– А тот высокий, как аршин проглотил, тоже сын его?
– Какже, тот на службе, славный молодой человек. Этот – шалун большой. Он их заграницу посылает. Воспитаны славно, – так говорил граф. Графу, видимо, всё казалось славно. Лицо его бритое, доброе, круглое, с редкими седыми волосами <светлыми> и ясными голубыми глазами и всегда готовой однообразной, но радушной улыбкой, подтверждало его похвалы всему свету.
– Как вы думаете,[719] граф, – обратился к нему[720] к[нязь] В[асилий] по русски (граф плохо говорил по французски). – Придет Наполеон в Москву или нет?
– Oui, pas de doute,[721] – прокричал граф, – très bien, très bien.[722] – Все засмеялись.
– Что говорить про это? – отвечал граф, расслышав, – теперь славно, мир бог даст и на долго. Что думать, пускай он там воюет.
– Tout est pour le mieux dans le meilleur des mondes possibles,[723] – произнес Каракин, улыбаясь.
В другой стороне стола гувернер считал на блюдах кушанья и досадовал, что у него нет нынче апетита. Родственник из деревни, случайно попавший рядом с вдовой в брильянтовом фермуаре, томился мыслью, о чем бы разговориться с москвитянкою и расспрашивал про улицы. Другой всё прислушивался с подобострастием к тому, что говорили люди в звездах. Молодой князь Каракин, сидя рядом с княжной, видимо, lui faisait la cour.[724] Старшая дочь дома Лиза кокетничала с вторым братом, пятнадцатилетним мальчиком. Молодой паж Борис Мещерин прислушивался к Léon и смотрел ему в глаза, одержимый к нему первой страстной дружбой. У детей дело шло в том, что Наташа принесла с собой куклу, но без носа, называемую Мими, и тайно от всех под столом кормила ее.
Entreés, entremets,[725] соусы, холодные вины, пирожные шли в таком изобилии и порядке, что только одному немцу гувернеру не наскучило. Он соображал и запоминал, чтобы написать родным в Саксонию о том, на каком обеде он участвовал.
Однако спор, в который под конец вступил и Ш., разгорался всё более и более.
9.
Спор о Наполеоне, о Тильзитском мире, о Эрфуртском свидании, о[726] достоинствах Бонапарта продолжался весь обед между Бергом и Шеншиным. Князь Василий отстал от спора, не находя его для себя приличным; тем более, что в последнее время в Петербурге все возгорелись энтузиазмом к Франции и Наполеону, и князь Василий, чуткой всегда на политические mot d'ordre,[727] теперь получив назначение в Петербург, называл Бонапарта уже императором Наполеоном и профессировал к нему высокое уважение.
Берг не спорил, но только служил пластроном и Шеншин, выпив другой стакан лафита и озлобленный тем, что князь Василий оставил его, был блестящ злостью и остроумием.
– Поручик артиллерии, – говорил он, – выбирает невест во всех европейских дворах и невесты прихорашиваются. – Князь Василий, не говоривший, счел долгом вступиться, полагая видеть намек.
– Нам трудно, не зная, судить о политических делах.
– Еще мало его любят у нас. И странно, как кого побьют, так делается его другом. От Фридланда мы так его полюбили, что уже не знали, как угостить. – Берг вступился за храбрость солдат под Фридландом. Шеншин продолжал: – особенно Пруссаки и Фридр[их] полюбили его нежно, чуть в воду не бросился, чтоб приехать на плот, спасибо казаки удержали. – Графиня делала знаки, замечая, что князю Василью не нравится. – Терпеть не могу, – отвечал[728] Шеншин соседу Борису, – этих франтов: покуда мы дрались, ругали Бонапартия, а теперь первый друг. Вот настоящие изменники. Я его потравлю. Нет, надо нас побить хорошенько, чтобы мы очень подружились, а то всё еще мало, и побьют.
– Послушайте, молодой человек, – сказал князь Василий, выведенный почти из себя, – надо знать прежде.
В это время вдруг через весь стол послышался голос Наташи, приподнявшейся и громко кричащей: maman! Головка ее вся красная, с горящими глазами, с сдержанной улыбкой и с энергической решительностью была обращена к графине.
– Что тебе? – Графиня испуганно, потом, увидав, что это шалость, сердито обратилась к дочери. – Что тебе?
– Мама, что пирожное будет?
Графиня рассердилась и улыбнулась. Гости засмеялись.
– Вот я тебе!
– Мама, что пирожное будет? – прокричала она капризно и весело. Дети и молодежь померли со смеха.
– Я говорил, что она скажет, – сказал кто-то. – Вот и сказала! Проиграли. – Эпизод этот расстроил спор и развеселил всех.
– Мороженое.
– Какое мороженое? Мама! Мама! Какое мороженое, я не люблю сливочное!
– Морковное, – сказал Шеншин. Всем стало веселее.