Поѣли татары блины, пришла татарка въ рубахѣ такой же, какъ и дѣвка, и въ штанахъ; голова платкомъ покрыта. Унесла масло, блины, подала лоханку хорошую и кувшинъ съ узкимъ носкомъ. Стали мыть руки татары, потомъ сложили руки, сѣли на колѣнки, подули во всѣ стороны и молитвы прочли. Поговорили по своему. Потомъ одинъ изъ гостей татаръ повернулся къ Жилину, сталъ говорить по русски:
— «Тебя», говоритъ, «взялъ Кази-Мугамедъ», — самъ показываетъ на краснаго татарина, «и отдалъ тебя Абдулъ-Мурату», — показываетъ на черноватаго. — «Абдулъ-Муратъ теперь твой хозяинъ». — Жилинъ молчитъ. Заговорилъ Абдулъ-Муратъ, и все показываетъ на Жилина, и смѣется и приговаетъ: «солдатъ урусъ, корошо урусъ». Переводчикъ говоритъ: «онъ тебѣ велитъ домой письмо писать, чтобъ за тебя выкупъ прислали. Какъ пришлютъ деньги, онъ тебя пуститъ».
Жилинъ подумалъ и говоритъ: «а много ли онъ хочетъ выкупа?»
Поговорили татары; переводчикъ и говоритъ:
— Три тысячи монетъ.
— «Нѣтъ,» говоритъ Жилинъ, «я этого заплатить не могу». Вскочилъ Абдулъ, началъ руками махать, что-то говоритъ Жилину, — все думаетъ, что онъ пойметъ. Перевелъ переводчикъ, говоритъ: «Сколько же ты дашь?» Жилинъ подумалъ и говоритъ: 500 рублей. Тутъ татары заговорили часто, всѣ вдругъ. Началъ Абдулъ кричать на краснаго, залопоталъ такъ, что слюни изо рта брызжутъ.
А красный только жмурится, да языкомъ пощелкиваетъ.
Замолчали они, переводчикъ говоритъ:
— Хозяину выкупа мало 500 рублей. Онъ самъ за тебя 200 рублей заплатилъ. Ему Кази-Мугамедъ былъ долженъ. Онъ тебя за долгъ взялъ. Три тысячи рублей, меньше нельзя пустить. А не напишешь, въ яму посадятъ, наказывать будутъ плетью.
«Эхъ», думаетъ Жилинъ, «съ ними что робѣть, то хуже». Вскочилъ на ноги и говоритъ:
— А ты ему, собакѣ, скажи, что если онъ меня пугать хочетъ, такъ ни копѣйки-жъ не дамъ, да и писать не стану. Не боялся, да и не буду бояться васъ, собакъ!
Пересказалъ — переводчикъ, опять заговорили всѣ вдругъ.
Долго лопотали, вскочилъ черный, подошелъ къ Жилину
— «Урусъ», говоритъ, «джигитъ, джигитъ Урусъ!»
Джигитъ по ихнему значить «молодецъ». И самъ смѣется; сказалъ что-то переводчику, а переводчикъ говоритъ.
— Тысячу рублей дай.
Жилинъ сталъ на своемъ: — «Больше 500 рублей не дамъ. А убьете, — ничего не возьмете».
Поговорили татары, послали куда-то работника, а сами то на Жилина, то на дверь поглядываютъ. Пришелъ работникъ и идетъ за нимъ человѣкъ какой-то, толстый, босикомъ и ободранный; на ногѣ тоже колодка.
Такъ и ахнулъ Жилинъ — узналъ Костылина. И его поймали. Посадили ихъ рядомъ; стали они разсказывать другъ другу, а татары молчатъ, смотрятъ. Разсказалъ Жилинъ, какъ съ нимъ дѣло было; Костылинъ разсказалъ, что лошадь подъ нимъ стала и ружье осѣклось, и что этотъ самый Абдулъ нагналъ его и взялъ.
Вскочилъ Абдулъ, показываетъ на Костылина, что-то говоритъ. Перевелъ переводчикъ, что они теперь оба одного хозяина, и кто прежде деньги дастъ, того прежде отпустятъ.
— «Вотъ», говоритъ Жилину, «ты все серчаешь, а товарищъ твой смирный; онъ написалъ письмо домой, пять тысячъ монетъ пришлютъ. Вотъ его и кормить будутъ хорошо, и обижать не будутъ».
Жилинъ и говоритъ:
— Товарищъ какъ хочетъ; онъ, можетъ, богатъ, а я не богатъ. Я, говоритъ, какъ сказалъ, такъ и будетъ. Хотите — убивайте, — пользы вамъ не будетъ, а больше 500 рублей не напишу.
Помолчали. Вдругъ какъ вскочитъ Абдулъ, досталъ сундучекъ, вынулъ перо, бумаги лоскутъ и чернила, сунулъ Жилину, хлопнулъ по плечу, показываетъ: «пиши». Согласился на 500 рублей.
— «Погоди еще», говоритъ Жилинъ переводчику, «скажи ты ему, чтобъ онъ насъ кормилъ хорошо, одѣлъ-обулъ какъ слѣдуетъ, чтобъ держалъ вмѣстѣ, — намъ веселѣй будетъ, и чтобы колодку снялъ». Самъ смотритъ на хозяина и смѣется. Смѣется и хозяинъ. Выслушалъ и говоритъ:
— «Одежу самую лучшую дамъ: и черкеску, и сапоги, хоть жениться. Кормить буду какъ князей. А коли хотятъ жить вмѣстѣ — пускай живутъ въ сараѣ. А колодку нельзя снять — уйдутъ. На ночь только снимать буду». Подскочилъ, треплетъ по плечу. — «Твоя хорошъ, моя хорошъ!»
Написалъ Жилинъ письмо, а на письмѣ не такъ написалъ, — чтобы не дошло. Самъ думаетъ: «я уйду».