Нехорошо нам оттого, что мы знаем много лишнего, а не знаем самого нужного: самих себя. Не знаем того, кто живет в нас. Если бы мы знали и помнили то, что живет в каждом из. нас, то жизнь наша была бы совсем другая.
По Гр. Сковороде.
Всё то, что вещественно в этом мире, мы не можем знать, каково оно в самом деле. Вполне известно нам только то, что духовно в нас самих, то, что мы сознаем собою и что не зависит ни от наших чувств, ни от наших мыслей.
Миру во все стороны нет конца и не может быть: как бы ни было что-нибудь далеко, за самым далеким есть еще более далекое. То же и во времени: нет миру ни начала, ни конца. За тем, что было тысячи лет назад, были еще тысячи и тысячи лет без конца. И потому ясно, что человеку никак нельзя понять, что такое вещественный мир теперь и что такое он был и что будет.
Что же может понять человек? А одно то, для чего не нужно ни места, ни времени, — свою душу.
Часто люди думают, что только то и есть, что они могут ощупать руками. Напротив того, по-настоящему есть только то, чего нельзя ни видеть, ни слышать, ни ощупать, то, что мы называем своим «я» — своей душою.
Конфуций говорил: небо и земля велики, но они имеют цвет, образ, величину. В человеке же есть то, что думает обо всем, что есть и что не имеет ни цвета, ни образа, ни величины. Так что, если бы весь мир был мертв, то то, что есть в человеке, одно давало бы жизнь миру.
Железо тверже камня, камень тверже дерева, дерево тверже воды, вода тверже воздуха. То же, чего нельзя ощупать, чего не видно и не слышно, тверже всего. Одно оно было, есть, будет и никогда не пропадет.
Что же это такое?
Это душа в человеке.
Хорошо бывает человеку подумать о том, что он такое со своим телом. Тело это кажется большим, если сравнить его с блохой, и крошечным, если сравнить его с землей. Хорошо подумать еще о том, что и земля-то вся наша — песчинка в сравнении с солнцем, и солнце — песчинка в сравнении с звездой Сириусом, а Сириус — ничто в сравнении с другими, еще бóльшими звездами, и так без конца.
Ясно, что человек с своим телом ничто в сравнении с этим солнцем и звездами. А если подумать еще о том, что о каждом из нас и помина не было, когда за сто, за тысячи, за много тысяч лет жили на земле такие же люди, как и я, так же рожались, росли, старелись и умирали, что от миллионов миллионов людей, таких же, как я теперь, не только костей, но и праха от костей не осталось, и что после меня будут жить такие же, как я, миллионы миллионов людей, из моего праха вырастет трава и траву поедят овцы, а овец съедят люди, и от меня никакой ни пылинки, ни памяти не останется! Разве не ясно, что я ничто?
Ничто-то ничто, да только ничто это понимает себя и свое место в мире. А если оно понимает, то понимание-то это не ничто, а что-то такое, что важнее всего этого бесконечного мира, потому что без этого понимания во мне и других подобных мне существах не было бы и всего того, что я называю этим бесконечным миром.
IV
ДУХОВНОЕ И ТЕЛЕСНОЕ В ЧЕЛОВЕКЕ
Кто ты? — Человек. — Какой человек? Чем отличаешься от других? — Я таких-то родителей сын, дочь, я старый, я молодой, я богатый, я бедный.
Каждый из нас особенный от всех других людей человек: мужчина, женщина, старик, мальчик, девочка; и в каждом из нас, особенном человеке, живет во всех одно и то же во всех духовное существо, так что каждый из нас вместе и Иван, и Наталья, и одно и то же во всех духовное существо. И когда мы говорим: я хочу, то иногда это значит то, что хочет этого Иван или Наталья, — иногда же то, что хочет этого то духовное существо, которое во всех одно. Так что бывает так, что Иван или Наталья хотят чего-нибудь одного, а духовное существо, которое живет в них, не хочет этого, а хочет совсем другого.
Кто-то подходит к двери. Я спрашиваю: Кто там? Отвечают: — Я. — Кто я? — Да я, — отвечает тот, кто пришел. А пришел крестьянский мальчик. Он удивляется тому, что можно спрашивать о том, кто это я. Он удивляется потому, что чувствует в себе то единое духовное существо, которое одно во всех, и потому удивляется тому, что можно спрашивать о том, что должно быть известно всякому. Он отвечает о духовном я, я же спрашиваю о том окошке, через которое смотрит это я.
Говорить, что то, что мы называем собою, есть только тело, что и мой разум, и моя душа, и моя любовь, всё только от тела, говорить так, всё равно, что говорить, что то, что мы называем нашим телом, есть только та пища, которой питается тело. Правда, что тело мое это только переделанная телом пища и что без пищи не было бы тела, но тело мое не пища. Пища это то, что нужно для жизни тела, но не тело.