Возьмитесь разумом за религию, за христианство, и ничего не останется, останется разум, а религия выскользнет с своими неразумными противуречиями. То же с любовью, с поэзией, с историей. —
Но если я понимаю недостаточность моего разума для постигновения сущности, то чем же я понимаю то, что есть сама сущность с своими законами? Чем? Сознанием себя — части непостижимого целого. Признанием Бога. —
Заповедь Христа: люби Бога и ближнего, — была всегда непонятна для меня в первой половине — люби Бога. Теперь я понимаю. Люби Бога — значит, люби себя, люби в себе то, что есть Бог, т. е. всё, что в тебе неразумно (разумное есть признак дьявола). Люби ближнего включено в первом, но сказано для помощи слабости нашей. — Оно яснее. А сколько людей не дошли еще до этой уступки, воображая, что они любят Бога. Сколько людей думают, как я думал, что в этой уступке сказано всё. —
2 Апреля. Спор славянофилов и западников... Как во всяком споре, оба справедливы. Петр, т. е. время Петра, сделало великое, необходимое дело, но,163 открыв себе путь к орудиям Европ[ейской] цивилизации, не нужно <было> брать цивилизацию, а только ее орудия, для развития своей цивилизации. Это и делает народ. Во времена Петра сила и истина были на стороне преобразователей, а защитники старины были пена, мираж, — так после Екат[ерины] защитники Русского — истина и сила, а западники — пена старого, бывшего движения.
———————————————————————————————————
Вся история России сделана казаками. Недаром нас зовут европ[ейцы] казаками. Народ казаками желает быть. Голицын при Софии ходил в Крым, острамился, а от Палея просили пардона крымцы, и Азов взяли 4000 казаков и удержали, — тот Азов, к[оторый] с таким трудом взял Петр и потерял.
Как просто мы говорим теперь: как глупо было учреждение пытки. Пытка затемняла, а не открывала правду. Через.... лет будут удивляться: как могли не понимать глупость учреждения присяжных, и164 обвинителя, и защитника! Это затемняло правду и была игра. —
То же с нашим удивлением к нескладности и неясности напыщенного, официального и ученого языка XVI, XVII века. Как-то покажутся в 2100 году наши газеты. Трудно будет понять и будут добиваться смысла. А его-то в них и для нас (кто из нас были живые люди) не было.
Петр — охотник. Признаки: баб, детей, славу не любит, пышности не любит. Любит доходить сам.
Шел пешком за Лефортом после Азова. В первый Аз[овский] поход видел, как велось дело и недостат[ок] провианта и запасов.
———————————————————————————————————
Французский народ — петуховой народ — что за прелесть!
———————————————————————————————————
4 Апреля. Читаю историю Соловьева. Всё, по истории этой, было безобразие в допетровской России: жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать. Правительство стало исправлять. — И правительство это такое же безобразное до нашего времени. Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий совершилась история России.
Но как же так ряд безобразий произвели великое, единое государство? —
Уж это одно доказывает, что не правительство производило историю.
Но кроме того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: чтó грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в к[оторых] щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, к[оторыми] дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал, что Богд[ан] Хмельн[ицкий] передался Ро[ссии], а не Т[урции] и П[ольше]?
Народ живет, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей разоряющих, грабящих, роскошествующих и куражущихся. И это правители — несчастные, долженствующие отречься от всего человеческого. —
5 Апреля. История хочет описать жизнь народа — миллионов людей. Но тот, кто не только сам описывал даже жизнь одного человека, но хотя бы понял период жизни не только народа, но человека, из описания, тот знает, как много для этого нужно.
Нужно знание всех подробностей жизни, нужно искусство — дар художественности, нужна любовь. Кроме того, при величайшем искусстве нужно много и много написать, чтобы вполне мы поняли одного человека. Как же в 400-х печатных листах (самое многотомное историческое сочинение) описать жизнь 20 миллионов людей в продолжение 1 000 лет, т. е. 20.000.000 × 1000? Не придется буквы на описание года жизни человека.