Заболел живот, провалялся до обеда. Почти не обедал. К Тане пришла куча барышень и Дунаев. Я читаю хорошенькие вещицы Чех[ова]. Он любит детей и женщин, но этого мало. — Не выходил.
16 М. 89. М. Не выходил. Был Ос[ип] Петр[ович], трогательно сознавался в своей раздраж[ительности], вследствие слишком больших требований, с к[оторыми] согласен. Потом перед обедом Золотарев — купец, с своим приказчиком. Он бьется с женой. Всё то же. Вчера б[ыло] трогательное письмо от Медвед[ева], и он пришел вечером. Мы составляли список 100 книг; пришел Ив[ан] Мих[айлович], к[оторый] записался в общ[ество] трезв[ости]. Да, ходил утром к Маракуеву, встретил там Некр[асову]. Не достаточно любовно обошелся.
17 М. 89. М. Встал рано, колол дрова. С просител[ем] обошелся вполне хорошо. С[оня] добрее. Помоги, Господи. Читал Чех[ова]. Нехорошо — ничтожно. Прочел Элснер[а] о Пене, Пошино об астрон[омии] и Чертк[ова] о Будде. Всё хорошо, особенно о Пене и Будде. Очень хорошо. Теперь обед, а я не выходил. Весь вечер сидел один, читал Чехова. Способность любить до художеств[енного] прозрения, но пока незачем. Потом М. Стах[ович]. Я рад, что дружелюб[но?]. Поздно лег. Дурно.
[18 марта.]17 М. М. 89. Рано встал, много работал, дочитал Чехова, иду за Дикс[оном] и узнать о дороге. Очень низкий уровень духовной жизни. Встретил Соловьева. С ним посидел: он признает церковь только как зачаток. Но почему известная ему римская или какая бы ни б[ыло] другая есть этот зачаток? Поехал до Грота. У него Склифасовский рассказывал, не торопясь. Врачи, юристы, богословы, все те, к[оторые] научно занимаются предметами фантастическими, не могущими быть предметами познания, вырабатывают приемы, посредством к[оторых] у них получается внешнее, механическое подобие достоверности, т. е. получается успокоение личное о том, что я, мол, приложил все известные научные приемы для познания и потому могу быть спокоен; о том же, что употребляемые приемы не могут по существу дать познания, они не думают. Таковы: следствия, судопроизводство у юристов, исследование больного у докторов, подведение под тексты у богословов. Хотелось сказать, что то же у естественник[ов], но это не вполне так. После обеда сидел один. Пришел Полушин, Касаткин и Клобский. Я рад, что Клобский б[ыл] для меня такой же собеседник и брат, как и всякий. Это можно и легко. Проводил Пошу. [Вымарана одна строка.]47 Ночь провел хорошо. Ах, кабы навсегда! Поздно.
[19 марта.] 18 М. М. 89. В 9 убрался, напился чая и пошел к Крестовск[ой] заставе, узнал, что идти можно. Вернулся в 2, застал Соловьева, поговорил не совсем легко с ним. Я как-то исключительно осторож[ен] с ним. Не знаю отчего. Очень хорошо, не столько думал, сколько чувствовал об исполнении воли Отца, участии в Его деле и жизни, в предоставлении Ему жить через меня.
Народу много, и обедало и вечером. Музыка. Сказал бы прежде скучно, но теперь только лишнее и жалко немного. Был Леман, говорил с ним. Он ссыхается. Его эгоизм сам себя выедает. О, ужасный зверь. Он хочет быть оригинальным, говорит: Я узнал, что люблю наслаждения; но только мне нужны особенные наслаждения — лучше: тройки, обеды, женщины и т. д. Бедный! Это ничто иное, как смешные décadents.48
Думал: Отчего не мог быть Христос больше. Хр[истос] такой, к[оторого] все гнали, убили, не скажу: никто не узнал, но мы не узнали, мир не узнал. Могли, должны были быть и есть милионы, бильоны, бесконечное число Хр[истов] (Будд), делавших дело жизни. Мы не знаем словами, но делом жизни они дошли до нас и сделали нас. Из этого выходит то, что понимание Хр[иста] как единицы личности не только мелко, но нельзя. Это личность. Есть Христос — логос, разумение, и он во всем. И называть его нельзя Иисусом, жившим в Галилее. — Другое выходит то, что надо и можно и должно жить так, чтобы быть Христом неизвестным. Да им, в сущности, и будешь всегда, т. е. если ты святой, то ты будешь неизвестным. И Христос Иисус неизвестен для милиардов и для существ мира. Всё это ведет к тому, что кроме исполнения воли Отца ничего нет ясного и несомненного. Ночь провел хорошо. Ма[ло] спал.
[20 марта.]19 М. М. 89. Встал рано, только убрал, поправил хорошую статью Dol'a и поправлял об искусстве. Вчера написал Черткову и в Одесс[кое] общ[ество] пр[отив] пьянства. 4. Иду гулять.
Прошел за хлебом. Дома тихо заснул. Вечером Дун[аев], Огран[ович] и Шевелев, знаток Китая. Курение опиума там захватывает женщин, детей, и ужасно. Он говорит, что обществен[ное] мнение начинает вооружаться и что они, как были пьяницы и остановились, так и в этом. Но, он говорит, наши алкоголи[ки] без сравнения ужаснее. Грех мне не писать про это.