Наприм[ер]: Разумна ли смертная казнь? Можно рассуждать так: люди живут вместе, стремятся все к своему благу, устанавливают некоторые правила для совместной жизни. Разумно ли в числе этих правил поставить правило о том, что за известные поступки одни люди должны убивать людей. Это первый род рассуждений. Второй род рассуждений такой: вперед признав, что правительство должно существовать, доказывать необходимость смертной казни тем, что отсутствие ее повлекло бы уничтожение правительства. — Другой пример. Разумно ли мне проводить свою жизнь в писании бумаг сомнительной важности, заставляя других поддерживать мое существование. Можно рассуждать так: Я сознаю равноправность всех людей и потому всякий другой имеет такое же право на сладкую жизнь, как и я. Другой пример, способ рассуждения такой. Бумаги, к[оторые] я пишу, составляют необходимое условие всякого общества и потому равенство людей должно быть в чем-то другом. Вроде того, как решать уравн[ение] х + у = 10 и 2х + 3у = 26; можно решать так, чтобы, не придавая никакого значения неизвест[ным], вычесть одно из другого и определить. Это правильный способ. Другой способ в том, чтоб предполагать, что x непременно какое-нибудь а, x = а, отыскивать значение y. При таком способе решения бесконечное количество случаев неверно и только один, когда х положено = 4, верно. —
Таковы постоянно рассуждения о жизни и о возможности исполнения учения истины, таковы рассуждения людей о своей частной жизни и о жизни общественной. «Да, говорит рассуждающий, я хочу следовать учению истины», но оставаясь в своем положении царя, министра, палача, солдата, попа, прокурора, купца, землевладельца, врача, ученого, писателя за деньги, и он хочет, придав известное определенное значение своему положению, своему х, найти правильное решение всего уравнения. Этого очевидно не может быть. Так же и в вопросах общих: Да, пускай руководит миром учение истины (справедливость, добродетель (justice, vertu). Они особенно любят эту фикцию истины), но только чтобы остались Париж с своей Ейфелевой башней, проституцией, Шарко и т. п. — Только бы остались Германия, Россия, Англия… Но всякое такое предрешение уничтожает возможность не только исполнения, но понимания истины. Вот почему так давно знают люди истину и так мало понимают и исполняют ее.
Вечером говорил с Д[итерихсом] и Н[овиковым]. Всё болит живот. Ночь не спал.
25 О. Я. П. 89. Встал очень поздно, живот болит, борюсь с желчью. Чуть б[ыло] с Соней не поспорил из-за арифметики. Дит[ерихс] что-то пишет. Беда! Я написал всё это за 2 дни. Теперь 5-й час. Пойду гулять.
Ходил. Вечер играл в шахматы и тяготился Д[итерихсом].
26 О. Я. П. 89. Встал поздно, пошел ходить по лесам до завтрака. Приехал С[ережа]. Так же неловко с ним. Попытался писать об иск[усстве]. Но не пошло. Я забираю слишком издалека, да и не в духе б[ыл]. Перед обедом опять ходил далеко и думал хорошее. Вечером тяготился Д[итерихсом] и шахматы.
27 Ок. Я. П. 89. Встал раньше, хотел дурно спать. Гадко. Приехал Ругин, худой, больной. Рассказывал про то, что Лесков, Обол[енский], все находят, что определилось в правительстве и обществе отношение к нам: отношение утверждения хоть православия в отпор разрушительному анархическому учению, они говорят, Т[олстого], а надо говорить Христа. О дай то Бог! Это не худо, не хорошо, но это рост. Это большая определенность. Дитрихе рассказывал и показывал донос архиерея Воронежск[ого] о Черткове. Вчера письмо В[асилия] Ивановича] о том, как к нему пристает Воейков и как его жена бросила. Нынче Руг[ин] рассказывал и Попов пишет, что Хохлова хотят отдать в сумашедший дом. Всё то же. Думал: 1) Сознание своего нездоровья, заботы об устранении его, главное мысль о том, что я теперь нездоров и не могу, а вот дай выздоровлю, тогда сделаю, всё это большой грех, т. е. ошибка. Это ведь значит говорить: не хочу того, что мне дано, а того, чего мне хочется, именно чтобы нынче б[ыло] так же, как вчера. «Живот болит, за то зубы не болят» и т. д. Сейчас всегда можно радоваться тому, что есть, и делать из того, что есть (т. е. тех сил, какие есть), всё что можно. — 2) Читал опять присланного мне Walt Whitman’a. Много напыщенного пустого; но кое-что уже я нашел хорошего, н[а]п[ример], «Биография писателя»?119 Биограф знает писателя и описывает его! Да я сам не знаю себя, понятия не имею. Во всю длинную жизнь свою, только изредка, изредка кое-что из меня виднело[сь] мне. 3) Вспоминал, как я молодым человеком жил во имя идеалов прошедшего, быть похожим на отца, на деда, жить так, как они жили. Мои дети, Миша мой живет инстинктами моими 40-х годов. Не подражает же он теперешнему мне, к[оторого] он видит, а мне прошедшему, 40-х годов. Что это такое? Не происходит ли это от того, что я думал прежде, что ребенок живет не весь тут, а часть его еще там, откуда он пришел, в низшей ступени развития; я же уж живу там, куда я иду, в высшей ступени развития; но там я теперь отсталой, ребенок. Очень это наивно. Но никак не могу сделать, чтобы не признавать этого. 4) Только человек, положивший свою жизнь в служение Богу и ближнему, познает то, что служить и Б[огу] и ближнему можно только через себя и сосредоточивает свою деятельность на себе, на своем божественном начале, признак служения которому есть служение другим. Болью сердца он познает неизбежность обращения всей своей энергии на себя. Ну как бы сказать? Человек, желающий спасти утопающего, не должен ахать, бегая по берегу, не должен даже бросаться в одежде и сапогах, а должен раздеться и, внимательно работая свои[ми] членами, плыть туда, к утопающему. Всё, что может сделать человек для другого, всегда будет сделано им самим, его деятельностью, энергией, направленной на свою деятельность. Вот это-то любят забывать те, к[оторые] не перенесли еще свою жизнь из личной жизни в служение Богу и ближнему и, рассуждая о жизни, любят говорить о том, что заботы о себе, о своем личном спасении есть эгоизм и т. п. Они любят говорить, что ради любви к людям можно пожертвовать и своим спасением, и своим[и] принципам[и]! как они любят говорить. Всё это ложь, сантиментальность, любовь без почвы, к[оторой] не может быть.