4) Бедность, страдания людей требуют не того, как это обыкновенно думают, чтобы стараться сделать жизнь этих страдающих лучше — это не в нашей власти, но того, чтобы самому жить так, чтобы свою жизнь сделать лучше. Это же улучшение своей жизни одно делает лучше положение страдающих. Улучшение своей жизни ведет к жертвам для страдающих.
5) Чтобы узнать волю Отца, надо узнать истинную, основную свою волю — она, сыновняя воля, всегда совпадает с отцовской.
Теперь 10-й час, хочется спать, пишу и сплю.
2 Апр. Я. П. 91. Е. б. ж.
Нынче 9 А. Я. П. 91. — Ничего особенного. С[оня] всё в Петербурге], меня иногда огорчает ее поездка, но нынче ночью проснулся, стал думать и досадовать, но сказал себе: это хорошо, мне хорошо, испытание. И сейчас же легче стало, исчезло лицо, а осталось дело — испытанье. И совсем легко стало, так легко, что заснул.
Вчера б[ыл] Мит[аша] с Исаковым, типа самоуверен[ного], высше[го] светск[ого] борова, распущенного, расслабленного и добродушного. — Я б[ыл] с ним не хорош, не достаточно помнил его пользу. Нынче приехал Попов. Письмо нынче хорошее от Исаака и от Анненк[овой] женское. За это время б[ыл] Лева. Очень приятен — растет. И было подряд два раздраж[ающие] и расслабляющие дела: статьи Рода и Страхова. Еще ругательства немцев. Это здорово, всегда здорово. Читал Diderot и кончил. Начал Guiyot. Плохо — неясность молодости. Записано ничего не было, кроме того, что к статье.
Вчера начал писать З[аписки] М[атери]. Написал много, но годится только для того, чтобы убедиться, ч[то] так не нужно писать. Слишком бедно; надо писать от себя. Нынче целый день болит под ложечк[ой]. Теперь 10 ч. веч.
10 Апр. 1891. Я. П. Е. б. ж.
Кажется 1848 Ап. 1891. Я. П. С[оня] приехала дня три тому назад. Было неприятно ее заискиванья у Гос[ударя] и рассказ ему о том, ч[то] у меня похищают рукописи. — И я б[ыло] не удержался, неприязненно говорил, но потом обошлось, тем более, ч[то] я из дурного чувства б[ыл] рад ее приезду. Она стихийна, но добродушна ко мне, и если бы только помнил всегда, ч[то] это препятствие — оно, но не она, и что сердиться и желать, чтобы б[ыло] иначе, нельзя. З[аписки] М[атери] писал другой раз, на другой день, но с тех пор оставил. Очень занят своей статьей, но к несчастью всё опять переправляю, опять 3-ю и 4-ю главу. — Приехали Илья с Цуриков[ым] и Нар[ышкиным] и Сережа и Лёва, и они делились. Мне приходится отступить от прежнего намерения — не признавать свое право на собственность, приходится дать дарственную. Маша отказывает[ся], разумеется, и ей неприятно, ч[то] ее отказ не принимают серьезно. Я ей говорю: им надо решить: хорошо или дурно иметь собственность, владеть землей от меня? Хорошо или дурно отказаться? И они знают, ч[то] хорошо. А если хорошо, то надо так поступить самим. Этого рассуждения они не делают. А на вопрос о том, хорошо или дурно отказаться? не отвечают, а говорят: «она отказывается на словах, п[отому] ч[то] молода и не понимает». Как мне тяготиться жизнью, когда у меня есть М[аша]! Лёва и Таня тоже милы, но они лишены нравственно религиозного рычага, того, к[оторый] ворочает. — Ал[ексей] Митр[офанович] показывал мне диференц[иальное] счисление. Я понял, очень хорошо. Писем особенных нет. Все просят прислать запрещенные сочинения.
Записано: 1) Труд для других не тот, к[отор]ым воспользуются другие, а только тот, цель к[отор]ого служение другим. Только этот труд плодотворен, служит истинной жизни людей, тот, про к[отор]ый люди знают, что он по любви делается для них.
2) Прекрасное б[ыло] письмо Ч[ерткова]. Он писал о М[атвее] Н[иколаевиче], как он, добрый человек, сначала увлекся христианством, как чем-то родственным его душе; но когда он понял, что требование христианства — отдать всё, всего себя, и не чувствовать за это никакого достоинства, то он ужаснулся и отклонился. Но это только на время.
3) Лихтенберг говорит: люди — ученики, природа — учитель; ученики в состоянии понимать учителя, но они, вместо того чтобы слушать учителя, сдирают друг у друга, уродуя сдираемое ошибками. Прекрасно.
4) Разговаривал с Цуриковым о вере. Он повторяет ужасную фразу о том, что разуму нельзя доверять. — Не верить разуму — всё равно, [что] не верить обонянию и вкусу для пищи. Тот, кто, преподавая учение, говорит: принимайте его, не доверяя разуму, — делает то же, что говорит баба, подавая гнилой квас, говоря: не раскушивайте, т. е. не внюхивайтесь, не поверяйте вкусом. Разум, нужный на всё, на проверку всех житейских дел, и к[отор]ый мы старательно употребляем для проверки качества, количества покупаемого, продаваемого, самых неважных вещей, вдруг оставить, когда дело идет о всей жизни — по их понятиям даже и вечной жизни! Требование не доверять разуму может быть заявлено только теми, кот[орые] предлагают что-либо дурное, долженствующее быть отвергнуто разумом; так же как только квас гнилой баба советует не раскушивать.