Я думаю, что я пришел к этому.
Вечер 25 С. Писал утром Коневск[ую], пересматривал с начала. Довольно хорошо. По крайней мере, без отвращения. Всё помнил о жизни для Б[ога], забыл только два раза по отношению Анд[рюши]. Утром, когда слышал, что он вставал, не вышел к нему и вечером, когда он вернулся. Он два дня не был дома, и ему самому должно быть тяжело. Чем он гаже, тем больше надо его любить. Вот это-то я не исполнил. После обеда ходил с Гастевым рубить деревья для Филипа и Андрияна и потом проехался на велосипеде. Получил письма от Бодянск[ого] и вырезку из статьи Визевы.
Думал: Можно думать, что жить для Бога: содействовать установлению царства Божия можно, главное, убеждая людей быть добрыми, воздерживаться от соблазнов, учреждая жизнь других людей. Это заблуждение: жить для Бога можно только тем, чтобы любить людей, проявлять любовь, заражать любовью, заставлять их верить в любовь. Мне это очень нужно знать теперь, и я решаю так, что ничего не нужно устраивать или внушать людям, а только с лаской и любовью обращаться со всеми. Это сильнейшее средство установления царства Б[ожия]. Завтра 26 Сен. 95. Я. П.
[26 сентября.] Тяжелый был день. Проснулся рано, не спал, думал. После завтрака ждал, когда встанет Андр[юша]. Мучался войти, не войти. Входил, он закрывался, наконец, вижу, что не спит, стал говорить ему. Говорил мягко, добро, но не убедительно, робел и страдал. Он всё молчал. Ни одного звука. Я ушел заниматься, и не прошло и часа, как слышу звуки гармоники, неумолкаемые в кухне. Не верилось своим ушам, заглянул в окошечко кухни. Он отстранился. Я не вытерпел, сказал: это хуже Хохлова. За обедом он не[64] отвечал мне и озлобленный ушел. Мне стыдно, что я не выдержал. Очень стыдно. Огорчился эгоистично, что слова мои не подействовали, и забыл, что жить надо и можно только для Бога. Писание тоже не шло. Переменял слишком много и запутался. И стыдно писать эти вымыслы. Правду пишет Бодянский, что не годится писать худож[ественное] иносказательное. Я всегда это чувствую и спокоен только, когда пишу во-всю то, что знаю и о чем думаю.
После обеда заснул, съел яблоко — изжога. Пришел Ив Ив. Бочкарев. Вечер ничего не делал. Да, главное, еще неприятное, непонимающее письмо от Меньшикова и от учителя из Ташкента. —
Думал утром очень важное и хорош[ее]. Боюсь, что забыл теперь. Попытаюсь:
Пока человек не сознает себя, он не знает, живет ли он или нет и потому не живет. Когда же он сознàет[65] себя живущим, он невольно задает себе вопрос: зачем он живет. Задав же себе этот вопрос, он ищет на него ответа, найдя же ответ, он не успокаивается до тех пор, пока не делает того, для чего он живет. Почти то же на стр. 45 и 46.[66]
Теперь 12 ч[асов]. 27 Сен. 95. Я. П. Е. б. ж.
Нынче 29 Сент. 95. Я. П. 8 часов вечера. Третьего дня встретился с Андр[юшей] за чаем и сдел[ал] усилие, чтобы говорить с ним. И был награжден, он был доволен и хотел говорить со мной, но вчера он приехал к обеду с запахом вина изо рта, и я не мог подавить в себе чувство досады — молчал. Третьего дня и вчера писал Коневск[ую]. Вчера ездил на велос[ипеде] в Тулу, говорил с г-жей Керн недостаточно серьезно— забыл зачем живу. Еще не помню, чтобы провинился. Получил письма от Маков[ицкого] и Шмита. —
Нынче только написал письма Мак[овицкому] и Шмиту, посылаю коресп[онденцию] и статью. Всё не отвечал Меншикову. Не чувствую себя вполне расположенным.
[67]Думал две вещи: 1) Чудесное слово сказал мне Гастев. Мы говорили с ним про впечатление, производимое на крестьян книгами. Трудно им угодить, п[отому] ч[то] жизнь их очень серьезна. Вот это то важное слово. Кабы побольше людей нашего мира понимали его! 2) То, что я видел нынче во сне, что меня прибили по лицу, и я стыжусь, что не вызвал на дуэль, а потом соображаю, что я могу не вызывать, так как это доказывает мою последовательность — непротивления. Вообще соображен[ия] во сне бывают только самые низменные. Вот во сне действует ум, а разум, сила нравственного движения — отсутствует.
30 С. 95. Я. П. Е. б. ж.
Нынче 6 Окт. 95. Я. П.[68] Были письма от Поп[ова], Поши, Чертк[ова], Шмита, Кенв[орти]. Вчера всем ответил. Не писал. Написал длинные письма: Бодянскому и Меньшико[ву]. Тут б[ыл] Гастев. Девочки его раздразнили и обидели. Он ушел. Хороший малый. Был Илья. Мало духовного. Приехал Андр[юша]. Вижу, как он скоро зачахнет и умрет. Был американец, разбогатевший рабочий — финляндец родом, социалист, комунист. Очень невзрачный, но много рассказал интересного, гораздо больше, чем утонченные американцы. Главное, что он рассказал мне, что в Соединенных Шт[атах] из 60 милионов работают руками только 6 мил[лионов], т. е. 10%, у нас же, я думаю, 50 или больше; что там один человек пашет на 18 лошадях плугами, кот[орые] хватают на сажень ширины, и обрабатывает один человек 10 акров в день и получает от 2 до 4 и более долларов в день. — Что это значит? К чему ведет? Важно это чрезвычайно, но я еще не уяснял себе всего этого значения. Рабочий вопрос разрешается[69] этим путем. Рабочих часов меньше, плата больше, работа легче. Вопрос только, что работать? — Приходит мысль, что всё дело в том, как сделать работу и жизнь рабочих приятною, travail attrayant.[70] Всё дело, как будто, в этом. Тогда капиталисты захотят быть рабочими. — Но как сделать труд привлекательным? Надо, чтобы условия его были приятны и чтобы не было в нем необходимости. Чувствую, что тут много нового и важного, но как это выразить, еще не знаю. Коли Бог велит, обдумаю. Писанье мое опротивело мне. —