Не помню, выписано ли записанное в кн[ижечке] очень мне нравящееся замечание: Сила, с кот[орой] мы убеждены в чем-нибудь, полная, совершенная, непоколебимая, бывает не тогда, как доводы логически неотразимы, и не тогда даже, когда чувство совпадает с требованиями ума, а только тогда, когда человек опытом убеждается, испытав противуположное, что есть только один путь. Такое убеждение нам дается о том, что жизнь есть только одна: следование воле Бога. —
7 Окт. 95. Я. П. Е. б. ж.
[9?—10? октября.] Сегодня, кажется, 9-е. Из книжечки записывать не[че]го. Был Сергее[нко], льстив нехорошо. Я два дня порядочно писал. Ездил на велосип[еде] в Тул[у] и слишком устал. Таня уехала в Москву. Мне тяжело б[ыло] с С[оней]. Но, разумеет[ся], я виноват. Читаю Еванг[елие] по-итальянски, написал письма Edwards’у и опять Шмиту. Осеннее приятное чувство. Ходил гулял и думал о двойственно[сти] Нехл[юдова]. Надо это яснее выразить. —
11 Окт. 95. Я. П. если буду жив.
12 Окт. 95. Я. П. Я один с Соней и Сашей. Читаю по-итальянски. Андрюша мучает. Вчера говорил с ним много. Чувствую, что тщетно. Тут Мар[ья] Ал[ександровна]. Был Арсеньев. Получил итал[ьянскую] книгу. О преподава[нии] христ[ианства] в школе. Прекрасна мысль о том, что преподавать религию есть насилие — тот соблазн детей, про кот[орый] говорил Хр[истос]. Какое право имеем мы преподавать то, что оспариваемо огромным большинством. Троицу, чудеса Будды, Магомета, Христа? Одно, что мы можем преподавать и долж[ны], это нравствен[ное] учение. Прекрасная мысль. Сейчас, раскладыва[я] пасья[нс], думал, как Нехл[юдов] должен трогательно проститься с Соней.
13 Окт. Все эти дни видел, что что-то мучает Соню. Застал ее за письмом. Она сказала, что скажет мне после. Нынче утром объяснилось. Она прочла мои злые слова о ней, написанные в минут[ы] [раздражения]. Я как-то раздражился и тотчас же написал и забыл. В глубине души чувствовал, что что-то сделал дурное. И вот она прочла. И, бедная, ужасно страдала и, милая, вместо озлобления написала мне это письмо. Никогда еще я не чувствовал себя столь виноватым и умиленным. Ах, если бы это еще больше сблизило нас. Если бы она освободилась от веры в пустяки и поверила бы в свою душу, свой разум. Пересматривая дневник, я нашел место — их было несколько — в кот[ором] я отрекаюсь от тех злых слов, к[оторые] я писал про нее. — Слова эти писаны в минуты раздражения. — Теперь повторяю еще раз для всех, кому попадутся эти дневники. Я часто раздражался на нее за ее скорый необдуманный нрав, но, как говорил Фет, у каждого мужа та жена, к[оторая] нужна для него. Она — я уже вижу как, была та жена, к[оторая] б[ыла] нужна для меня. — Она была идеальная жена в языческом смысле — верности, семейности, самоотверженности, любви семейной, языческой, и в ней лежит возможность христианского друга. Я увидал это после смерти В[анички]. Проявится ли он в ней? Помоги, Отец. Нынешнее событие мне прямо радостно. Она увидала и увидит силу любви — ее любви на меня. Думал:
1) Женщинам свойственно поддерживать движение жизни рождением, воспитанием детей, поставлением новых сил вместо потраченных; мужчинам свойственно направлять эти силы — т. е. саму жизнь. И тот и другой может делать и то и другое, но свойственно... Не хочется писать и, хотя много есть чего записать, бросаю.
14 Окт. 95. Я. П. Е. б. ж.
[24 октября.] Пропустил много дней. С[оня] была в Пет[ербурге] и вернулась. Отношения продолжают быть лучше, чем хорошие. Вл[асть] Тьмы — успех. Слава Богу, не радует. «Ищите того, чтобы имена ваши были записаны на неб[есах]». — Написал письмо Андр[юше], кот[орый] очень огорчал. И, к счастью, письмо хоть немного подействовало. Написал письмо Мише — длинное и слишком рассуждающее. Брался за Воскресен[ие] и убедился, что это всё скверно, что центр тяжести не там, где должен быть, что земельный вопрос развлекает, ослабляет то и сам выйдет слабо. Думаю, что брошу. И если буду писать, то начну всё сначала. Получил письмо от Шкарвана — хорошее; надо отвечать. Сейчас был Булыгин и Ив[ан] Дм[итриевич]. Хорошо говорили. Думал: