1) Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего кроме черной земли — ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной, серой дороги куст татарина (репья), три отростка: один сломан, и белый, загрязненный цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, черный, стебель надломлен и загрязнен; третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но всё еще жив и в серединке краснеется.— Напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее.
2) Способен к языкам, к математике, быстр в соображении и на ответ, может петь, рисовать правильно, красиво, также писать, но нет ни нравств[енного], ни худож[ественного] чутья и от того ничего своего.
3) Любовь к врагам! Трудна она, редко удается... как и всё вполне прекрасное. Но зато какое счастье, когда достигаешь ее. Есть чудная сладость в этой любви, даже в предвкушении ее. И сладость эта как раз в обратном отношении привлекательно[сти] предмета любви. Да, духовное сладострастие любви к врагам.
4) Другой человек заставляет меня страдать. Как только я думаю о себе, о своем страдании, страдание всё растет и растет, и находит ужас перед мыслью о том, до чего оно может дойти. Стоит подумать о том человеке, от к[оторого] страдаешь, подумать об его страдании, и мгновенно исцеляешься. Иногда это легко — когда уже любишь мучителя, — но хотя и трудно, всегда можно.
5) Вчера, гуляя, думал о том, что такое те пределы, к[оторые] отделяют нас — одни существа от других? И подумал: не суть ли пространство и время условия этих делений; или скорее, последствия этих делений? Если бы я не был отделен, для меня бы не было ни пространства, ни времени, как его нет для Бога. Но как только я не всё, то я могу понимать себя и другие существа только через пространство и время. Чувствую, что тут что-то есть, но не могу еще ясно выразить.
6) Спор о том, хорошо ли влюбленье. Для меня решенье ясно: если человек живет уже человеческой, духовной жизнью, то влюбленье, любовь, брак будет для него падение, он должен будет отдать часть своих сил жене, семье, или хоть только предмету влюбленья. Если же он на степени животной, ест, пьет, работает, служит, пишет, играет, то влюбленье будет для него подъем, как для животн[ых], для насекомых во время[98] случки.[99]
7) Молиться? Говорят, что нужна молитва, нужно умиление молитвы, вызываемое службой: пением, чтением, возгласами, иконами; но что такое молитва? Общение с Богом, сознание своего отношения к Богу, высшее состояние души. Неужели это состояние души может быть достигнуто воздействиями на внешние чувства, воздействия, к[от]орые употребляются для вызывания самых низких чувств, для одурения? Не вероятнее ли, что молитвенное состояние может быть достигнуто только в редкие, исключительные минуты и непременно в уединении, как и сказал это Хр[истос], и как увидал Илия Бога не в буре, а в нежном дуновении ветра?
8) Вчера переглядывал романы, повести и стихи Фета. Вспомнил нашу в Я[сной] П[оляне] неумолкаемую в 4 фортеп[ьяно] музыку, и так ясно стало, что всё это: и романы, и стихи, и музыка не искусство, как нечто важное и нужное людям вообще, а баловство грабителей, паразитов, ничего не имеющих общего с жизнью: романы, повести о том, как пакостно влюбляются, стихи о том же или о том, как томятся от скуки. О том же и музыка. А жизнь, вся жизнь кипит своими вопроса[ми] о пище, размещении, труде, о вере, об отношении людей..... Стыдно, гадко. Помоги мне, Отец, разъяснени[ем] этой лжи послужить Тебе.
9) Еду от Ч[ертковых] 5 июля. Вечер и красота, счастье, благо на всём. А в мире людей? Жадность, злоба, зависть, жестокость, похоть, разврат. [Вымарано 5—6 слов.][100] Когда будет в людях то же, что в природе? Там борьба, но честная, простая, красивая. А тут подлая. Я знаю ее и ненавижу, п[отому] ч[то] сам человек. (Не вышло.)
10) Когда я страдал душою, я старался успокоить себя сознанием служения. И это успокаивало, но только тогда, когда был явный случай служения, т. е. что оно несомненно требовалось и к нему влекло. Но что делать, когда нет ни того, ни другого? Отдаться Богу, отречься от себя. Делай, как хочешь. Я согласен (тоже не то).
Пойду обедать.
26 Июля 96. Я. П. Утро. Всю ночь не спал. Сердце болит, не переставая. Продолжаю страдать и не могу покорить себя Богу. Одно: овладел похотью, но — хуже — не овладел гордостью и возмущением, и не переставая болею сердцем. Одно утешает... я не один, но с Богом, и потому как ни больно, чувствую, что что-то совершается. Помоги, Отец.
Вчера шел в Бабурино и невольно (скорее избегал, чем искал) встретил 80-летн[его] Акима пашущим, Яремичеву бабу, у к[оторой] в дворе нет шубы и один кафтан, потом Марью, у к[оторой] муж замерз и некому рожь свозить, и морит ребенка, и Трофим, и Халявка, и муж и жена умирали, и дети их. А мы Бетховена разбира[ем], и молился, чтобы Он избавил меня от этой жизни. И опять молюсь, кричу от боли. Запутался, завяз, сам не могу, но ненавижу себя и свою жизнь.