Нетрудно заметить, сколь противоречиво и ошибочно это утверждение. Неверно, во-первых, будто рабочие на капиталистических предприятиях усваивают лишь частнособственнические взгляды. Как известно, капитализм с его высокой концентрацией производства объективно создает условия для сплочения рабочих, для осознания ими своих классовых интересов.
Глубоко неверно и утверждение, будто рабочие могут достигнуть «довольства» одним лишь путем нравственного самоусовершенствования. Толстой сам указывает, что капитализм не способствует этому и что «учиться этому можно никак не при капиталистическом соревновательном устройстве, а при совершенно другом» (там же). Из этих утверждений самого Толстого очевидно, насколько утопично его упование на «мирный» путь избавления от капиталистического рабства посредством нравственного самоусовершенствования.
В другом месте своих Дневников, продолжая полемику с научным социализмом, Толстой утверждает, что «жизнью человечества движет рост сознания, движение религии... а не экономические причины». Полемизируя с марксистами, он нападает на «предположение» о том, что «капиталы перейдут из рук частных лиц в руки правительства, а от правительства, представляющего народ, в руки рабочих». Толстой говорит, что этого никогда не произойдет, ибо «правительство не представляет народ, а есть те же частные люди, имеющие власть, несколько различные от капиталистов, отчасти совпадающие с ними» (стр. 206).
Это суждение Толстого исходит из опыта буржуазно-помещичьей государственности и буржуазной лжедемократии. И по отношению к ним оно правильно. Но оно глубоко неправильно и реакционно, когда Толстой, оставляя конкретно-историческую почву, распространяет это суждение на любое правительство, в том числе на «правительство рабочих», избранное народом и представляющее интересы народа.
Разоблачая эксплуататорскую сущность буржуазного государства и фальшь буржуазной демократии, Толстой выступал против всякого государства, ибо он выражал утопические настроения и чаяния примитивной крестьянской демократии, стремившейся заменить буржуазное полицейски-классовое государство не социалистическим государством рабочих и крестьян, а «общежитием свободных и равноправных мелких крестьян».[13]
В духе глубоко ошибочного и реакционного религиознонравственного учения выдержаны и все обращения Толстого к угнетенным народам колониальных и зависимых стран. Он призывает их не к насильственной борьбе с захватчиками, не к вооруженному сопротивлению агрессорам, а к «любви» и смирению. Он зовет народы Азии отвернуться от «цивилизации», изолироваться в своей «восточной неподвижности», хранить верность патриархальной старине. Он призывает их следовать учениям Будды, Конфуция, Лao-цзы, не замечая, что именно эти религиозные учения превосходно используются империалистами, чтобы держать отсталые народы в рабской покорности.
Из страха перед ростом капитализма, перед «ужасным временем», ознаменовавшимся тем, что появился «Чингис-хан уже не с телеграфами, а с телефонами и бездымным порохом»,[14] Толстой зовет человечество назад, к «невинности мира детской». Он стремится уверить людей, что истинное благо вовсе не связано с успехами материальной культуры и что «все материальное — ничто» («О смысле жизни»).
Слабость и ограниченность взглядов Толстого предопределили и его резкие и несправедливые нападки на великих русских мыслителей Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова. Он критикует вождей русской революционной демократии за то, что они стремились «служить обществу в формах общественной жизни, а не служить богу исповеданием истины... без всякой заботы об формах общественной жизни» (стр. 91).
Программе революционной борьбы Толстой противопоставляет свою «теорию» непротивления злу насилием и личного самоусовершенствования как единственного средства избавления от социальной несправедливости. «Мы все в жизни работники, приставлены к делу спасения своей души», — пишет он (стр. 121). Показательно, что именно эти слова цитирует В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой и его эпоха», определяя толстовщину как «идеологию восточного строя, азиатского строя».[15]
Социальной основой, породившей протест Толстого против ужасов капитализма, явилось не пролетарское движение, а настроения протеста и возмущения в среде разобщенного, политически незрелого патриархального крестьянства. Вот почему Толстой «не мог абсолютно понять ни рабочего движения и его роли в борьбе за социализм, ни русской революции»,[16] не мог понять «причин кризиса и средств выхода из кризиса, надвигавшегося на Россию».[17] Отсюда и толстовское «отстранение от политики» и «отрицание» научного социализма и материализма.