Разговор с Трубецким. Какой жалкий юноша.[161] Всё понимающий и вместе с тем ничего не умеющий поставить на настоящее место и потому живущий в невообразимой путанице. Думал: 1) Говорят обыкновенно, что христ[ианское] истинное Христово, а не церковное учение разрушает всякое единение, что это есть «индивидуализм», разъединяющий. Как это лживо! Христианство только пот[ому] и проповедует спасение личное, «индивидуализм», как они говорят, что это личное спасение необходимо, доступно, радостно всем и потому неизбежно соединяет людей, не механически: давлением насилия извне, или перемешиванием «культурой», а химически, внутренним неразрывным единением.
2) Иногда жалуешься на то, что не любят твою душу, а любят или не любят тело и сердишься на них, осуждаешь: а не видишь того, что они не могут: для них твоя душа, самое святое святых твоей души, то, что ты знаешь, одно есть, одно действует — есть ничто, п[отому] ч[то] невидимо, как химические лучи спектра.
3) Есть люди — преимущественно женщины, для кот[орых] слово есть только средство достижения цели и совершенно свободно от основного своего значения — быть выражением действительности. Люди эти бывают страшно сильны. Их преимущество подобно тому, кот[орое] имел бы человек, кот[орый] в фехтовании снял бы шишечки с рапир. Противники его связаны условиями того, чтобы... Нет хорошего сравнения. Лучше всего: подобно игроку в карты — шулеру. Приищу. Примеры этого такие. Человеку хочется, положим, украсть, он берет чужие деньги и рассказывает, что ему поручили взять их, просили об этом, и верит, что его просили. И доказательство несправедливости своего показания оправдывает новой ложью. Он убивает. Убитый так страдал, что умолял убить себя. Ему хочется делать какую-нибудь гадость или глупость, ну перевернуть всю мебель кверху ногами или распутничать. И он подробно объясняет, как признано докторами, что это необходимо делать периодически и т. п. И он сам себя уверяет, что это так. Когда же оказывается, что это не так, он не слушает, приводит свои доводы и потом тотчас же забывает и свои и чужие доводы. Люди эти страшны — ужасны.
4) Спириты говорят, что после смерти души людей живут и общаются с ними. Верно говорил, помню, Соловьев-отец, что это верованье церкви о святых, об их заступничестве и о молитвах к ним. Е[вгений] И[ванович] так же верно говорит, что как пашковство есть выделение одного догмата искупления и приурочивание всего к нему, так спиритизм есть выделение догмата святых и приурочивание всего к нему.
5) Я же говорю об этом догмате о душе следующее: душой мы называем Божественное — духовное, ограниченное в нас нашим телом. Только тело ограничивает это Божественное — духовное. И это-то ограничение и дает ему форму, как сосуд дает форму жидкости или газу, заключенному в нем. А мы знаем только эту форму. Разбей сосуд, и заключенное в нем перестает иметь ту форму, кот[орую] име[ло], и разливается, разносится, соединяет[ся] ли с другими веществами, получает ли новую форму? мы этого ничего не знаем, но знаем наверное то, что оно теряет ту форму, к[оторую] оно имело в своем ограничении, п[отому] ч[то] то, что ограничивало, разрушилось. То же и с душой. Душа после смерти перестает быть душою и, оставаясь духом — божественной сущностью, становится чем-то другим, таким, о чем мы судить не можем.
Написал предисловие Ч[ерткову].
30 Д. М. 97. Е. б. ж.
[1898]
[1 января.] Прошло 2 дня. 1-е Января 1898. Очень грустно, уныло, нездорово встречаю новый год. — Не могу работать....
Получил письмо от Федосеева из Верхоленска о духоборах очень трогательное. Еще письмо от редактора The adult о свободной любви. Если бы было время, хотелось бы написать об этом предмете. Должно быть и напишу. — Главное показать, что всё дело в выгораживаньи для себя возможности наибольшего наслаждения без думы о последствиях. Кроме того они проповедуют то, [что] уже есть и очень дурно. И почему отсутствие внешней restreint[162] поправит всё дело. Я, разумеется, против всякой регламентации и за полную свободу, но только идеал есть целомудрие, а не наслаждение. —
Думал за это время только одно и кажется важное, именно:
1) Все мы думаем, что наша обязанность, призвание, это делать разные дела: воспитать детей, нажить состояние, написать книгу, открыть закон в науке и т. п., а дело у всех нас только одно: делать свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь была цельным, разумным, хорошим делом. И делом не перед людьми, оставив по себе память доброй жизни, а делом перед БОГОМ: представить ему себя, свою душу, лучше, чем она была, ближе к Нему, покорнее Ему, согласнее с Ним. Думать так — главное чувствовать так, очень трудно. Всё сбиваешься на славу людскую, но это можно и должно. Помоги мне, Бог. Я иногда и вот сейчас чувствую это. —