707. 35624. Исключить личное. — Замечание относится к интервью с Ю. Д. Беляевым. Прочитав корректуру этого интервью, Толстой писал автору: «Я подумал, любезный Юрий Дмитриевич, что было бы лучше в начале выкинуть имена Ал[адьина], Мур[омцева], Ков[алевского]». — Сергей Андреевич Муромцев (1850—1910) — юрист, профессор Московского университета и политический деятель, председатель первой Государственной думы. — Максим Максимович Ковалевский (1851—1916) — историк, социолог и публицист, профессор петербургского университета и высших женских курсов, конституционалист — демократ, член I Государственной думы. Толстой был знаком с М. М. Ковалевским.
708. 35639. (Бусы) — Сравнение государственной власти с черной ниткой, на которую нанизаны бусы, употреблено Толстым в XII гл. статьи «Конец века»: «Государственное насилие можно сравнить с черной ниткой, на которой свободно нанизаны бусы. Бусы — это люди. Черная нитка — это государство. До тех пор, пока бусы будут на нитке, они не будут иметь возможность свободно перемещаться. Можно сдвинуть их всех в одну сторону, и на этой стороне не будет видна между ними черная нитка, но зато на другой стороне большая часть нитки будет голая (деспотизм). Можно местами равномерно сдвинуть бусы, оставив между этими местами соответственные промежутки черной нитки (конституционная монархия). Можно между каждой бусой оставить небольшую часть нитки (республика). Но пока не будут бусы сняты с нитки, не будет разорвана нитка, не будет возможности скрыть черную нитку».
709. 35812. У Николаева. — Петр Петрович Николаев (1873—1928) — единомышленник Толстого, писатель философ. Сын казачьего генерала, родился в Петербурге, учился в киевском кадетском, затем в пажеском корпусе, где получил отвращение к военщине. Служил два года в Тифлисе чиновником особых поручений при наместнике; затем, получив к гражданской службе такое же отвращение, как и к военной, уехал в родовое имение около Таганрога, где прожил около 8 лет. С Толстым познакомился в Москве в 1899 или 1900 г. С 1905 г. жил за границей. Автор книги: «Понятие о боге, как совершенной основе жизни» (1 изд. Женева, без обозначения года; 2 изд., в двух томах, Женева 1915—1916). Из этого сочинения было напечатано отдельно введение, под заглавием: «Духовно-монистическое понимание мира», изд. «Зеленая палочка», М. 1914. Кроме того, П. П. Николаеву принадлежат книги: «Современные бедствия. Бессилие церкви, науки и политики. Разумное религиозное понятие о жизни», Берлин, без обозначения года; «Исследование нашего сознания. (Духовно-монистическое мировоззрение)» Белград 1929. 3 июня 1906 г. П. П. Николаев послал Толстому в рукописи свое сочинение «Бог как основа сознания», которое и упоминается в данной записи. По поводу него Толстой писал П. П. Николаеву 30 июня 1906 г. (см. т. 76). См. также Дневник 1907 г., т. 56.
710. 3607. Плин[ий]. — Гай Плиний Секунд старший (23—79) — римский писатель, погибший при извержении Везувия, автор сочинения в 37 книгах «Historia naturalis» («Естественная история»).
711. 36129. Ищите... — Ссылка на особенно любимый Толстым евангельский текст: «Ищите прежде царства божия и правды его, и это всё приложится вам». (Евангелие от Матфея, гл. 6, ст. 33.)
712. 36331. Замена государств[ом] Бога..... Рескин. — Мысль Дж. Рескина, говорящая о «замене бога государством», по-видимому, следующая: «Главный и самый обычный способ отрицать существование бога состоит в том, чтобы признавать всегда безусловно справедливым общественное мнение и не придавать никакого значения мнению бога». («Круг чтения», 10 июля, 1.)
713. 36511. Федюков Наум — по-видимому крестьянин, обращавшийся к Толстому с какой-либо просьбой. Сведений о нем не имеем.
714. 3721. Параша и Буланже. — По поводу смерти своей дочери Марии Львовны Толстой получил следующее письмо от своего единомышленника П. А. Буланже: «27 ноября 1906 г. Милый, родной Лев Николаевич. Сейчас только получил телеграмму, что Марии Львовны нет больше с нами. Я не знал, что она была так больна, и для меня это ужасный удар. Я сейчас вспоминаю ее, милую, добрую, миротворицу. Я вспоминаю ее последнее письмо ко мне, и прямо отчаяние, безысходное отчаяние овладевает. Такого друга, такого доброго, дорогого, отзывчивого друга нет. Я невольно с Вами сейчас. Мне тяжело, как же Вам, родной мой, дорогой!.. Я ее любил, я знаю, как она любила Вас, как Вы ее. Это ужасная, жестокая потеря и испытание. Смерть ее приковала меня к мыслям о жизни своей, и я еще раз ясно и ярко увидал грязь и мерзость этой жизни, вспоминая ту чистоту ее души, которая так часто открывалась мне. Она жила тем светом, который Вы открыли нам, и как трогательно он в ней светил. Во мне борются сейчас два чувства — одно я так остро испытываю, что оно положительно затуманивает меня, это потеря ее, что больше я уже не увижу ее, больше не буду говорить, больше не буду слышать от нее того, что меня окрыляло. А другое — я так живо чувствую ее, так с ней, с ее лучшей частью, так она близка, что мне не верится, что она умерла. И когда так чувствуешь ее душу, знаешь, что не может она умереть. Я это испытываю не догматически, а так, как, я помню, испытывал лет 20 тому назад, когда у меня умер сын и когда я получил от Вас первое в моей жизни письмо. Но тогда я был в экстазе, а теперь я так сознательно живу с ней, с ее душой, что не верю в ее смерть, так же как не верю в свою жизнь. И больно и грустно, как больно от раны, и всё-таки знаешь, что ее чистая, хорошая душа живет. Грустно только, мучительно грустно, милый Лев Николаевич, что от Вас ушел хороший, чуткий друг, голос которого, милое лицо которого вы не увидите. Так хотелось бы побыть около Вас, всех любящих ее, в эти минуты, останавливает только соображение, что не лишний ли. Я уже приготовился было ехать с ночным поездом, но остановился. У меня бессвязно в голове, но хочется сказать Вам в эти минуты, что горячо, всем сердцем люблю вас, и очень хочется быть с вами, когда ушла от вас наш милый друг. Дай вам бог сил терпеливо перенести и это испытание. Всей душой Ваш П. Буланже». Письмо это показалось Толстому неискренним, «фальшиво-сочувственным», как записал он в Дневнике (вероятно, 28 ноября, см. стр. 279). Он сопоставлял такое фальшивое сочувствие с откровенным равнодушием к его горю встретившейся ему на дороге яснополянской дурочки Параши, и отдавал предпочтение последнему.