Характерной чертой Толстого, выразителя идей и настроений патриархального крестьянства, является резкое неприятие им и в 1909 году, как и раньше, активной, революционной стороны творчества Горького, его призывов к борьбе, активному протесту. Не понимая, что изображенные М. Горьким новые люди, рожденные новой, предреволюционной и революционной Россией, явление типическое, Толстой видел в произведениях Горького «совершенно произвольную, ничем не оправдываемую психологию», «воображаемые и неестественные, огромные героические чувства и фальшь» (Д, 9—10 ноября). Уверенность Горького в классе пролетариев, от имени которого он выступал, Толстой принимал за «самоуверенность» (Д, 23 ноября); веру в человека, который с помощью науки перестроит мир, — за «рабское уважение перед наукой» (Д, 9—10 ноября).
Соглашаясь с Горьким в критике индивидуализма, Толстой вместе с тем «рассуждает отвлеченно, ...допускает только точку зрения «вечных» начал нравственности, вечных истин религии...»26 Индивидуализм он противополагает не «социализму, коммуне, народу», а «всему живущему, т. е. богу и всему человечеству» (Д, 26 апреля), и укоряет Горького за «отсутствие каких бы то ни было религиозных... убеждений» (Д, 23 ноября). С тех же религиозно-моралистических позиций критикует Толстой в Дневнике атеизм Белинского, оправдывая «христианство» Гоголя (Д, 5 и 7 марта).
С гневом восстает Толстой против официальной церкви, помогающей эксплоататорам обманывать и грабить народ, и заявляет в своем Дневнике, что для него немыслима возможность «покаяться» перед смертью и потому всё, что будут говорить о его «предсмертном покаянии и причащении — ложь» (Д, 22 января). Вместе с тем Толстой настойчиво повторяет и в произведениях этих лет, и в Дневнике мысль о необходимости религии как единственного истинного руководства в жизни. Он приходит, в силу ограниченности своего мировоззрения, к идеалистическому и реакционному выводу, что существование жестокого и несправедливого социального строя объясняется тем будто бы, что мысль, религиозное сознание не управляют жизнью многих людей (Д, 28 июля). Да и самое «безумие» социальной действительности воспринимается Толстым прежде всего в моральном, а не социально-политическом плане (см. в Дневнике запись от 1 января и др.).
Возмущенный бесчисленными казнями, ссылками революционеров, порабощением народа, Толстой записал 11 января в Дневнике: «Чувствую потребность что-то сделать... Готов на страдания, на унижения, только бы знать сам с собой, что делаю то, что должно». «Теперь или никогда — случай сказать не могу молчать» (Д, 23 ноября), — повторяет Толстой во многих записях Дневника, остро и горячо отзываясь на события современной ему политической жизни. В то же время писатель, отрицающий политическую борьбу, считает, что не надо «набивать голову» современностью (Д, 23 октября), необходимо отрешиться от материальных интересов, ибо главное в жизни — исполнение воли бога, служение ему. Пассивность, квиетизм, желание отстраниться от активной борьбы — эти наиболее слабые и реакционные стороны учения Толстого широко отражены во многих записях Дневника.
Толстой продолжает утверждать, что в каждом человеке заложено «божеское» начало, которое может и должно быть успешно развито, стоит только «сломить недоброту и виновность устройства жизни», устройства, при котором люди неизбежно живут безнравственной, эгоистической жизнью, «одним своим» и «глухи ко всему остальному». Но как сломить недоброе и несправедливое устройство жизни, он не знает, так как путь к отысканию подлинных средств борьбы с социальным злом преграждают писателю его идеалистические заблуждения. Именно идеалистическая позиция Толстого в разрешении основного философского вопроса — об отношении сознания к бытию — породила реакционно-утопическое учение о борьбе в человеке божественного, духовного и низменного, «животного» начала, как основном и единственно важном содержании жизни человека, и победе духовного, «христианского» над материальным, «низменным», как истинной цели, к достижению которой должен стремиться человек. С этой точки зрения постоянно регистрирует писатель в Дневнике итоги борьбы в себе бесплотного «я» и жизнелюбивого «Толстого», с раздражением замечая, что очень трудно побеждать «Толстого».