Въ первой же главной моей винѣ, какъ вамъ это должно казаться, что я не отвѣчалъ вамъ на ваше предложеніе пріѣхать въ Ясную, — я рѣшительно невмѣняемъ. Не понялъ ли я этаго, просмотрѣлъ ли, но совершенно забылъ, и для меня этаго вашего предложенія пріѣхать не существовало. — Я вамъ все это такъ пишу, потому что знаю, что вы мнѣ повѣрите, что я пишу истинную правду. Какъ это случилось — не знаю. Но въ этомъ я не виноватъ. Не виноватъ, потому что всегда читаю письма ваши по нѣскольку разъ и вникая въ каждое слово, не виноватъ уже навѣрно въ томъ, чтобы я могъ промолчать, не подхвативъ его съ радостью, ваше предложеніе пріѣхать къ намъ. Во всякомъ случаѣ простите, но не мѣняйтесь ко мнѣ, какъ я не мѣняюсь и увѣренъ, что не перемѣнюсь къ вамъ, пока мы живы. И очень, очень благодарю васъ за ваше письмо. Мнѣ такъ хорошо стало теперь, потому что твердо надѣюсь, что получу отъ васъ хорошую вѣсточку, и можетъ быть вы — если ѣдете на праздникъ Пушкина вы уже совсѣмъ покажете мнѣ, что прощаете меня, заѣхавъ къ намъ. Жена кланяется вамъ; она чувствовала тоже, что я, относительно васъ, еще сильнѣе меня. Наши поклоны Марьѣ Петровнѣ.
Печатается по автографу, хранящемуся в ГТМ. Впервые опубликовано в книге А. А. Фета «Мои воспоминания», II, М. 1890, стр. 370—371. Датируется на основании пометки рукой Фета: «31 мая 1880». Дата эта взята Фетом со штемпеля (конверт не сохранился), но неизвестно, какого — отправления или получения.
Письмо А. А. Фета, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 В то время Толстой был занят своим большим сочинением: «Исследование догматического богословия». Об этом писала С. А. Толстая в письме к своей сестре Т. А. Кузминской от ноября 1879 г.: «Левочка все работает, как он выражается, но — увы! — он пишет какие-то религиозные рассуждения, читает и думает до головных болей, всё это, чтобы показать, как церковь несообразна с учением Христа» (ГТМ).
18. А. А. Фету.
1880 г. Июля 8? Я. П.
Дорогой Афанасій Афанасьевичъ! Страховъ мнѣ пишетъ,1 что онъ хотѣлъ исполнить мою просьбу — уничтожить въ васъ всякое, какое могло быть, недоброжелательство ко мнѣ или недовольство мною, — но что это оказалось совершенно излишне. — Онъ ничего не могъ мнѣ написать пріятнѣе. И это же я чую въ вашемъ письмѣ. А это для меня главное. И еще будетъ лучше, когда вы по старой привычкѣ заѣдете ко мнѣ. Мы оба съ женой ждемъ этаго съ радостью. —
Теперь лѣто и прелестное лѣто, и я, какъ обыкновенно, ошалѣваю отъ радости плотской жизни и забываю свою работу. Нынѣшній годъ долго я боролся, но красота міра побѣдила меня. И я радуюсь жизнью и больше почти ничего не дѣлаю.
У насъ полонъ домъ гостей. Дѣти затѣяли спектакль,2 и у нихъ шумно и весело. Я съ трудомъ нашелъ уголокъ и выбралъ минутку, чтобы написать вамъ словечко.
Пожалуйста же, по старому любите насъ, какъ и мы. Передайте нашъ привѣтъ Марьѣ Петровнѣ.3
Вашъ Л. Толстой.
Печатается по автографу, хранящемуся в ГТМ. Впервые опубликовано в книге А. А. Фета «Мои воспоминания», II, М. 1890, стр. 371—372. Датируется на основании пометки рукой Фета: «8 июля 1880». Дата эта взята Фетом со штемпеля (конверт не сохранился), но неизвестно, какого— отправления или получения.
Письмо А. А. Фета, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Письмо от 30 июня 1880 г. В нем, касаясь своего посещения А. А. Фета, Н. Н. Страхов писал: «Самым важным предметом разговоров конечно были Вы, и я успел многое сказать ему в эти десять дней. Примирительные речи были вполне удачны и скоро в них не оказалось никакой надобности» (см. ПС, № 142).
2 Об этом С. А. Толстая рассказывает: «Задумали опять играть
спектакль. Пригласили Ольгу Менгден, Кислинского, Нуню Новосильцеву и других, теперь уже не помню кого именно, и начали учить роли, репетировать; маленькие дети любили тоже суету и общество, и все были возбуждены и веселы. Даже Лев Николаевич развеселился, несмотря на то, что усиленно старался продолжать свои занятия и не участвовать в нашей молодой и шумной жизни.... Гостил в то время и Н. Н. Страхов, наехало пропасть гостей: семья Менгден, т. е. дочери ее, и сама Елизавета Ивановна, и ее племянница, и князь Л. Д. Урусов, и многие еще. Обедали в день спектакля человек около сорока, конечно, на воздухе, там, где играли часто с большим азартом в крокет. После спектакля — ужинали, и многие разъехались, но многие еще остались ночевать, кое-как разместившись в двух домах. В этот день спектакля все были так веселы, заражаясь и от молодежи, и друг от друга тем веселием, которым не закипишь и не выдумаешь нарочно» (С. А. Толстая, «Моя жизнь», стр. 627—629 АТБ).