Я давно ужъ прошу васъ ругать меня и вотъ вы и поругали въ послѣднемъ письмѣ, хотя и съ большими оговорками и съ похвалами, но и за то очень благодаренъ. Скажу въ свое оправданье только то, что я не понимаю жизни въ Москвѣ тѣхъ людей, кот[орые] сами не понимаютъ ее. Но жизнь большинства— мужиковъ, странниковъ и еще кое кого, понимающихъ свою жизнь, я понимаю и ужасно люблю.
Я продолжаю работать все надъ тѣмъ же и, кажется, не безполезно. На дняхъ нездоровилось и я читалъ Мертвый домъ.1 Я много забылъ, перечиталъ и не знаю лучше книги изо всей новой литературы, включая Пушкина.
Не тонъ, а точка зрѣнія удивительна — искренняя, естественная и христіанская. Хорошая, назидательная книга. Я наслаждался вчера цѣлый день, какъ давно не наслаждался. Если увидите Достоевскаго,2 скажите ему, что я его люблю.
Прощайте, пишите и главное поядовитѣе, вы такой на это мастеръ.
У меня новый кандидатъ филологъ3 — умный хорошій малый. Я нынче очень нескладно разсказывалъ ему кое что о вашей новой статьѣ4 и очень мнѣ было радостно видѣть его удивленіе и восторгъ.
Вашъ Л. Толстой.
На конверте:
Петербургъ. Публичная библіотека. Е. В. Николаю Николаевичу Страхову.
Печатается по автографу, хранящемуся в Древлехранилище Центрархива. Впервые опубликовано в книге Н. Н. Страхова «Критические статьи. 1861—1894» т. II, Киев. 1902, стр. 368—369 (отр.). Датируется на основании почтовых штемпелей на конверте: Тула 26 сентября 1880 и С. Петербург 28 сентября 1880.
Письмо Н. Н. Страхова, на которое отвечает Толстой, неизвестно.
1 Ф. М. Достоевский, «Записки из мертвого дома» (1854—1861).
2 В ответном письме Н. Н. Страхова от 2 ноября 1880 г. читаем по этому поводу: «Видел я Достоевского и передал ему Вашу похвалу и любовь. Он очень был обрадован, и я должен был оставить ему листок из Вашего письма, заключающий такие дорогие слова. Немножко его задело Ваше непочтение к Пушкину, которое тут же выражено («лучше всей нашей литературы, включая Пушкина»). «Как, — включая?» — спросил он. Я сказал, что Вы и прежде были, а теперь особенно стали большим вольнодумцем» (см. ПС, № 145).
3 Иван Михайлович Ивакин. См. прим. 3 к письму № 24.
4 См. прим. 4 к письму № 24.
28. А. А. Фету.
1880 г. Сентября 26? Я. П.
Дорогой Афанасій Афанасьевичъ.
Страховъ пишетъ1 мнѣ, что вы жалуетесь на меня. Вы жалуйтесь и ругайте меня и лучше всего мнѣ самому — я это ужасно люблю; но по прежнему пишите, заѣзжайте и любите меня. Что вашъ Шопенгауеръ.2 Я жду его съ большимъ интересомъ. Не для того, чтобы сказать то, чтò вамъ интересно, но это правда. Я очень много работаю. Всѣ у насъ здоровы. Жена вамъ кланяется. Нашъ общій поклонъ Марьѣ Петровнѣ.
Вашъ Л. Толстой.
Печатается по автографу, хранящемуся в ГТМ. Впервые опубликовано в книге А. А. Фета «Мои воспоминания», II, М. 1890, стр. 372. Датируется на основании пометки рукой Фета: «26 сент. 80», сделанной на основании штемпеля (конверт не сохранился), но неизвестно какого — отправления или получения.
1 Письмо Н. Н. Страхова неизвестно.
2 Артур Шопенгауэр (1788—1860). Фет в то время занимался переводом его сочинений на русский язык.
29—30. С. А. Толстой от 7 и 8 октября 1880 г.
* 31. А. А. Фету. Черновое.
1880 г. Октября 10—15? Я. П.
Дорогой Афанасій Афанасьичъ.
Бентамъ1 мудрецъ говоритъ, что intérêt и plaisir2 только подвинетъ человѣка что нибудь сдѣлать, — у Христа немножко (на мой разумъ) поглубже это. Вся книга ученія его называется: возвѣщеніе о благѣ, и вся только наполнена тѣмъ, чтобы показать признаки несомнѣннаго блага. Чтобы пьяница, скупецъ, сладострастникъ, онанистъ умѣли бы разбирать, въ чемъ настоящее благо. А то по Бентаму онанистъ испытывая plaisir въ своемъ упражненіи будетъ предаваться ему до конца дней, и не можетъ усумниться въ дѣйствительности этого блага. Вы не повѣрите какъ мнѣ смѣшно читать такія разсужденія какъ ваши (а я только это и слышу). Всѣ разсужденія эти клонятся къ тому, чтобы показать, что все, что сказано въ Евангеліи — пустяки, и доказывается это тѣмъ, что люди любятъ жить плотью, или иначе, — жить какъ попало, — какъ каждому кажется хорошо, и что такъ жили и живутъ люди. Комизмъ этого разсужденія состоитъ въ томъ, что Евангельское ученіе начинаетъ съ того, что признаетъ эту точку зрѣнія, утверждаетъ ее съ необычайной силой, и потомъ объясняетъ, что этой точки зрѣнія недостаточно, и что въ числѣ безсчисленныхъ рlаіsіr’овъ жизни надо умѣть узнавать настоящее благо. Ну развѣ не смѣшно бы было, еслибы математикъ сталъ доказывать вамъ, что данная фигура не есть кругъ, а вы бы не слушая его — убивались бы, утверждая ему, что фигура — кругъ. Да постойте. И, именно, ваше представленіе о томъ, что эта фигура есть кругъ, и беру за основаніе моихъ доводовъ. Я признаю его; но чтобъ узнать, кругъ это или не кругъ — слѣдите за моими доводами. Вотъ это я со всѣми испытываю, и съ особенной яркостью и очень похожъ съ Тургеневымъ3 и съ вами, но съ той разницей, что нелогичность въ Тургеневѣ не удивляетъ меня, а въ васъ — удивляетъ. Все, что вы говорите о томъ, что книга — книга, т. е. отвлеченность — отвлеченность, а жизнь — жизнь, и заявляете свои права, и отъ нихъ не уйдешь, все это въ Евангеліи сказано и сказано съ такой яркостью и силою, съ какой намъ не сказать. Признаніе неизбѣжности плотской жизни есть первая посылка необходимая для выраженія ученія. Она высказана и признана много и много разъ. Напомню вамъ хоть искушеніе въ пустынѣ.6 Все, что вы пишите, есть только маленькая частица того, что сказано тамъ.