45. А. А. Толстой.
1887 г. Март. Москва.
Правда, что очень бы хотелось повидаться с вами, милый друг Alexandrine, и если это нам на пользу, то оно и будет. Я живу хорошо тем только, что всё понемножку радостнее.
Как мне странно вспомнить теперь, что я мог с вами спорить, даже горячиться. Что же делать? Было время, что я и из пушки стрелял, но и то, и другое безвозвратно прошло. Целую вашу руку.
Л. Толстой.
Печатается по копии. Впервые опубликовано в ПТ, № 157. Дата копии.
46—47. С. А. Толстой от 1 и 2 апреля 1887 г.
48. В. Г. Черткову от 2 апреля 1887 г.
49. Г. А. Русанову.
1887 г. Апреля 2. Я. П.
2 апреля. Ясная Поляна.
Адрес: Козловка Засека.
Получил ваше письмо, милый друг Гаврило Андреевич, накануне моего отъезда из Москвы,1 от этого замедлил. Письмо ваше, радостное для меня тою любовью, кот[орая] составляет всё значение жизни, грустно и волнительно болезнью детей. Напишите, пожалуйста. Жаль вашу добрую, милую жену.2 —
Женщины редко возрощают у себя в сердце истинную любовь к богу и к людям, и часто любовь к детям занимает всё место. И часто видишь ужасную казнь за это. Помилуй бог вас и жену вашу и от греха, и от последствий его. — Я знаю, что это кажется недобрым чем-то — холодным — рассуждать о боге, когда есть горе, — дети больны или умирают; и мы так привыкли к этому, что и мне это показалось совестно. А как мы забыли бога, если говорим и думаем так! Как очевидно, что мысль о боге (истине, добре, — как хотите понимайте) нужна нам только для парада, а как дело серьезное, жизненное, то нам даже совестно упоминать про такую фальшь. Надеюсь, что у вас не так.
И родятся, и живут дети и любимые люди только как некоторые подробности бога, которые без бога и не имеют смысла и которые поэтому уничтожиться не могут, — скрыться из глаз наших могут, но не уничтожиться.
Я пишу, не обдумывая слов, надеясь, что вы совпадете со мной сердцем и поймете меня.
Два чувства во мне: во-первых, жалость к вам и, главное, к вашей жене за испытание и страх, что вы или она его не выдержит, не обратит его в радость, — как всё в нашей жизни.
Я уехал из Москвы для уединения. Работаю над мыслями о жизни и смерти, переделываю то, что читал,3 и очень мне предмет этот кажется важен. Кажется, что разъяснение этого — т. е. того, что именно есть жизнь (у Хри[ста] это разъяснено), разъяснение Христово для людей, к[оторые] не хотят понимать Евангелие — это очень важно, нужно, прибавит счастья людям. Видите, какие гордые мысли. Что делать, они есть и они-то поощряют к работе.
Здоровье мое хуже после болезни: то ноги, то руки, то живот болят, но истинно, не для фразы, говорю, никак, к огорчению моей жены, не могу этим интересоваться, п[отому] ч[то] не чувствую, чтобы мне насколько-нибудь было хуже при нездоровьи, чем при здоровьи.
Так прощайте пока, целую вас и вашу жену, и детей. Напишите же поскорее.
Лев Толстой.
На конверте:
Воронеж. Старо-Московск[ая] улица, д. Либензона. Гаврило Андреевичу Русанову.
Впервые опубликовано в «Вестнике Европы» 1915, 3, стр. 11—12.
Гавриил Андреевич Русанов (1845—1907) — помещик Воронежской губ., бывш. член Харьковского окружного суда, знакомый Толстого с 1883 г. См. т. 63, стр. 217.
Упоминаемое письмо Русанова от 28 марта.
1 В Ясную Поляну Толстой выехал 31 марта.
2 Антонина Алексеевна (1855—1905).
3 Толстой 14 марта 1887 г. в заседании Московского психологического общества читал доклад: «Понятие жизни». См. т. 26, стр. 881—885 и 753—754.
50—55. С. А. Толстой от 4, 5, 7, 9, 10 и 11 апреля 1887 г.
56. H. Н. Ге (отцу).
1887 г. Апреля 11. Козлова Засека.
Письмо ваше, дорогой друг, получил я уже в Ясной с Количкой. Он привез мне его из Москвы и теперь живет со мной — меня радует. Я уехал из Москвы во вторник на страстной от суеты. Прожил я зиму хорошо. Чтение мое, о к[отором] вы спрашиваете, это мысли о жизни и смерти, к[оторые] мне дороги и нужны и к[оторые] я поэтому стараюсь себе уяснить. Может быть и другим пригодится. Количка вам расскажет, а как будет в окончательной форме, то пришлю вам. Кто знает, может и сам приеду к вам. Очень хочется. Я радуюсь передаче ваших картин Третьякову.1 Там им место. Жалею, что вы не работали много, а потом думаю, что так надо. — Файнерман в Ясной, такой же хороший. — Слава богу, жить хорошо. Да увидимся, бог даст, все расскажу. Если бестолково письмо, то оттого, что пишу на Козловке среди шума на станции. Обнимаю вас и ваших.