Существование капиталистического рабства всячески прикрывала и затушевывала буржуазная наука, изобретая различные «теории», оправдывавшие эксплуататорский строй. Толстой уличает эту науку в апологии капитализма и поддержке векового обмана народа. Он высмеивает ложь и фальшь либералов, которые «любят расчесывать свое сострадание к бедности и невежеству народа, продолжая жить на его шее и чуждаясь его». Толстой с горечью пишет о «страшной дикости, в которой живет народ»13. Он указывает на то, что бедственное положение народа не интересует буржуазных ученых и художников.
Резко осуждает Толстой «тех, которые защищают нелепый принцип науки для науки и искусства для искусства»14. Он выступает против «царствующей, самой модной философии Шопенгауэра и Гартмана»15, утверждавших пессимизм и мракобесие. Кумира современных снобов и эстетов, Шопенгауэра, Толстой именует «талантливым пачкуном»16 и со всей резкостью осуждает его пессимизм: «Пессимизм, в особенности, например, Шопенгауэра, всегда казался мне не только софизмом, но глупостью, и вдобавок глупостью дурного тона... Мне всегда хочется сказать пессимисту: «если мир не по тебе, не щеголяй своим неудовольствием, покинь его и не мешай другим»17. Говоря о философии Гегеля, о позитивизме Конта, «законе» Мальтуса, пессимизме Шопенгауэра, Толстой высмеивает буржуазных социологов и философов, которые точно так же, как богословы, талмудисты, «вывихивают себе мозги и становятся скопцами мысли. И точно так же, по мере оглупения, приобретают самоуверенность, лишающую их уже навсегда возможности возврата... к простому, ясному и общечеловеческому мышлению»18.
В своем письме к Ромэну Роллану Толстой критикует ученых и художников, деятельность которых не приносит никакой пользы народу: «То, что они производят, не стоит того, что они потребляют»19. Обличая буржуазных ученых и художников, Толстой требует от людей науки и искусства «служить народу так, как они теперь ставят себе целью служить правительствам и капиталистам»20.
2
В публицистике, художественных произведениях и особенно в письмах восьмидесятых годов немалое место занимают и реакционные, религиозно-философские идеи и суждения Толстого, свидетельствуя о глубокой противоречивости его взглядов, о его неумении найти подлинные средства борьбы с социальным злом.
«...Горячий протестант, страстный обличитель, великий критик, — писал о Толстом В. И. Ленин, — обнаружил вместе с тем в своих произведениях такое непонимание причин кризиса и средств выхода из кризиса, надвигавшегося на Россию, которое свойственно только патриархальному, наивному крестьянину, а не европейски-образованному писателю»21. Отвергая правительственные и полицейские репрессии, Толстой вместе с ними отрицает всякое «насилие» вообще — и революционную освободительную борьбу народа против самодержавия, хотя и допускает, что «нельзя насилием не разрушать существующий безобразный беспорядок, называемый порядком»22. Он отвергает всякую общественную деятельность, если она противоречит христианскому учению. Выступая в защиту «Выбранных мест из переписки с друзьями» Гоголя, он полемизирует с Белинским. Говоря о Гоголе, он восхищается «в высшей степени трогательным и значительным житием и поученьями подвижника нашего цеха, нашего русского Паскаля»23.
В ряде писем восьмидесятых годов Толстой настойчиво внушает своим корреспондентам непротивленческие идеи: «...никого не огорчить, не оскорбить, никому — палачу, ростовщику не сделать неприятного, а постараться полюбить их и заставить себя полюбить»24. В качестве универсального средства объединения и обновления человечества Толстой предлагает своим многочисленным корреспондентам «любовь к богу». Развивая эти свои мысли, он в письме О. Н. и Ф. Э. Спенглерам указывает на возможность борьбы со злом «любовью деятельною».25 Он рекомендует свои «рецепты» спасения человечества, не сознавая, что они являются бесплодной утопией в обществе, раздираемом классовыми противоречиями.