Так я думаю и так я писал это в многих книгах, кот[орые] запрещены и кот[орые] поэтому не могу вам выслать. Некоторые же книги, которые могут вам быть полезны, посылаю вам. Вы пишете, что вы сектант. К какой вы принадлежите секте? Я думал, что разделения вер не должно быть. Если держаться только того, чего все люди держатся и что все признают, то и не будет разделения. — Пишите мне. Я рад буду, если буду вам полезен.
Лев Толстой.
Печатается по листам 218 и 219 копировальной книги.
Андрей Алексеевич Нагорный — крестьянин села Заплавного Царевского уезда Астраханской губ., баптист.
Ответ на его письмо от 11 марта 1895 г.
62. A. A. Толстой.
1895 г. Марта 31. Москва.
Соня третьего дня начала писать это письмо — не кончила и вчера заболела инфлуенцией и нынче всё еще нездорова и попросила меня дописать. А я очень рад этому, милый, дорогой старый друг. — Телесная болезнь Сони, кажется, не опасна и не тяжела; но душевная боль ее очень тяжела, хотя, мне думается, не только не опасна, но благотворна и радостна, как роды, как рождение к духовной жизни. Горе ее огромно. Она от всего, что было для нее тяжелого, неразъясненного, смутно тревожащего ее в жизни, спасалась в этой любви, любви страстной и взаимной к действительно особенно духовно, любовно одаренному мальчику. (Он был один из тех детей, которых бог посылает преждевременно в мир, еще не готовый для них, один из передовых, как ласточки, прилетающие слишком рано и замерзающие.) И вдруг он взят был у нее, и в жизни мирской, несмотря на ее материнство, у нее как будто ничего не осталось. И она невольно приведена к необходимости подняться в другой, духовный мир, в кот[ором] она не жила до сих пор. И удивительно, как ее материнство сохранило ее чистой и способной к воспринятию духовных истин. Она поражает меня своей духовной чистотой — смирением особенно. Она еще ищет, но так искренно, всем сердцем, что я уверен, что найдет. Хорошо в ней то, что она покорна воле бога и только просит его научить ее, как ей жить без существа, в которое вложена была вся сила любви. И до сих пор еще не знает как. Мне потеря эта больна, но я далеко не чувствую ее так, как Соня, во-1-х, п[отому] ч[то] у меня была и есть другая жизнь, духовная, во-2-х, п[отому] ч[то] я из-за ее горя не вижу своего лишения и пот[ому] что вижу, что что-то великое совершается к ее душе, и жаль мне ее, и волнует меня ее состояние. Вообще могу сказать, что мне хорошо.
Последние эти дни Соня говела с детьми и Сашей, кот[орая] умилительно серьезно молится, говеет и читает евангелие. Она, бедная, очень больно была поражена этой смертью. Но думаю — хорошо. Нынче она причащалась, а Соня не могла, п[отому] ч[то] заболела. Вчера она исповедовалась у очень умного священника Валентина1 (друг наставник Машеньки, сестры), кот[орый] сказал хорошо Соне, что матери, теряющие детей, всегда в первое время обращаются к богу, но потом опять возвращаются к мирским заботам и опять удаляются от бога, и предостерегал ее от этого. И, кажется, с ней не случится этого.