Но, пожалуй, больше всего писем Толстой получал от рядовых, незаметных людей, жертв общественной несправедливости, замученных личными и социальными неурядицами, людей, доверчиво делившихся с великим писателем своим горем, просивших у него практического совета и очень часто материальной помощи.
Естественно, что Толстой далеко не всегда мог удовлетворить все эти многочисленные и разнохарактерные просьбы. Ограниченный своей религиозной философией, он не мог дать этим людям правильного решения томивших их вопросов и проблем. Отвечая своим корреспондентам, он наставлял их в духе своего учения, делился своими мыслями и соображениями.
В силу этого публикуемые в 75 и 76 томах письма Толстого, за исключением некоторых писем к родным и знакомым, не носят характера узко интимной переписки и по своему содержанию, а часто и по форме, во многом перекликаются с публицистическими выступлениями писателя 1904—1905 гг. Некоторые письма представляют собой как бы прямой комментарий к публицистическим произведениям писателя, развивают и дополняют его мысли, уже высказанные в печати, или намечают то, о чем он еще только собирался писать.
Основное место в письмах Толстого 1904—1905 гг. так же, как и в его публицистическом творчестве этого времени, занимают вопросы, связанные с русско-японской войной и с революцией 1905 года.
Это придает особое значение собранному в настоящих томах эпистолярному наследию писателя. Оно наглядно свидетельствует, как глубоко и неразрывно был связан великий писатель с русским патриархальным крестьянством и как сложно и противоречиво он воспринял ту революционную бурю, которая разразилась в 1905 г.
I
Защищая и выражая интересы многомиллионного русского крестьянства, изнывавшего под гнетом помещичьей кабалы, капиталистической эксплуатации и полицейского насилия, Толстой, начиная с 80-х годов XIX в., выступает непримиримым противником и страстным обличителем всех форм и проявлений экономического и политического угнетения народных масс.
В целом ряде своих публицистических статей 80—90-х годов Толстой разоблачает грабительский характер колониальных и империалистических войн, выступает против пагубных последствий политики милитаризма, проводимой крупнейшими державами и тяжелым бременем ложившейся на плечи народных масс.
Как огромное бедствие воспринял Толстой и начавшуюся в январе 1904 г. войну между Россией и Японией.
С первых дней русско-японской войны Толстой понял и осудил ее захватнический характер. «Я ни за Россию, ни за Японию, а за рабочий народ обеих стран, обманутый правительствами и вынужденный воевать против своего благополучия, совести и религии»,1 — отвечал Толстой на просьбу газеты «The North American» высказать свое мнение о начавшейся войне.
Именно захватнический характер русско-японской войны исключал для Толстого возможность встать на сторону той или другой из воюющих стран, вызывая в нем только глубокое сочувствие к насильно втянутым в войну народам.
Писатель был до глубины души возмущен и подавлен чудовищной бессмысленностью гибели и страданий десятков тысяч русских крестьян и рабочих, посланных на убой во имя грабительских вожделений царизма. В письмах к родным, знакомым и совсем чужим людям Толстой с неизменным негодованием и одинаковой откровенностью говорит о «безумии», «мерзости», «преступности» «этой ужасной войны».
Всемерно сочувствуя насильно угнанным на войну солдатам и матросам, Толстой не находил никакого оправдания тем, кто добровольно принимал в ней то или другое участие. Собственному сыну Л. Л. Толстому, выразившему желание отправиться в действующую армию военным корреспондентом, он писал: «Для меня безумие, преступность войны... так ясны, что кроме этого безумия и преступности ничего не могу в ней видеть, и мне кажется, что по отношению к войне всякий нравственный человек должен только стараться устраниться от нее, не участвовать в ней, чтобы не забрызгаться ее мерзостью».2
Но сам Толстой был настолько взволнован, «захвачен» и озабочен дальневосточными событиями, что не мог оставаться их пассивным наблюдателем. Он живо откликался на поступавшие к нему из деревень жалобы солдаток и стариков, у которых война отняла их единственных кормильцев. От имени жен и родителей мобилизованных в армию крестьян Толстой не раз писал прошения «по начальству», хлопоча о возвращении многих взятых на войну «запасных» к их семьям и мирному труду.