Такъ цензура насъ совсѣмъ хочетъ заструнить. Надѣюсь, что васъ это не огорчаетъ. Меня нисколько. Вѣдь часто говорять это, и я говорю, что цензура, насиліе вообще, достигаетъ обратныхъ цѣлей. Часто говоримъ это, какъ парадоксъ, a вѣдь это истинная, простая, очевидная правда, такая же несомнѣнная, что прикрыть заслонку — лучше разгорится печка. А я такъ и вижу это. Если бы это насъ огорчало, то это доказало бы, что мы такъ же близоруки, какъ они. Они работают тому же Богу, какъ и мы, только мы можемъ вѣрить тому, что мы вольные работники, а они невольные. Помню, недавно еще мы съ вами говорили, много ли есть людей, раздѣляющихъ нашъ взглядъ, и я считалъ по пальцамъ, а теперь я вижу, что не людьми надо считать, a явленіями различными. То тамъ, то здѣсь среди тьмы теперь загораются искры. Я ихъ вижу и радуюсь имъ. Я вотъ недѣли здѣсь занятъ поправками, прибавками къ драмѣ. Она нравится всѣмъ очень.1 Я хотѣлъ было, чтобъ играли ее на народномъ театрѣ у Лентов[скаго],2 но боюсь, что не придется отъ цензуры театральной, хотя въ драмѣ ничего нѣтъ нецензурнаго. Еще послѣднее время урывками писалъ продолженіе и уясненіе письма къ А[ннѣ] К[онстантиновнѣ] (знаете). Къ дѣлу Петрова3 и Сытина я стараюсь привлечь участниковъ — исправлять календари, азбуки, повѣсти, и кое-что дѣлается. Ну, прощайте, милые, дорогіе друзья, пишите такія же хорошія письма, вытекающія изъ хорошаго душевнаго состоянія. Да, и забылъ. Права А[нна] К[онстантиновна], жестокаго ничего нѣтъ въ письмѣ. Надо вскочить въ ея душу и оттуда посмотрѣть, чтобъ судить. А судить потому, что мнѣ больно, о человѣкѣ, к[оторый] сдѣлалъ больно, — вотъ что жестоко. Прощайте, цѣлую васъ.
Л. Т.
Полностью печатается впервые. Три отрывка были напечатаны в ТЕ 1913 г., отд. «Письма Л. Н. Толстого», стр. 41—42. На подлиннике рукой Черткова помечено : «М., 18 Дек. 86». Датируем расширительно, так как более вероятно, что письмо Черткова из Лизиновки от 13 декабря, о котором Толстой говорит, как о полученном накануне, пришло в Москву 16-го, а не 17-го декабря.
Упоминая только об этом письме Черткова от 13 декабря, Толстой отвечает здесь однако и на предыдущее его письмо, от 10 декабря. В этом письме, от 10-го, Чертков пишет «...Сейчас получил письмо от Иванова, в котором он говорит, что виделся с вами и что застал вас и ваших семейных в хорошем состоянии и вообще вынес радостное, мирное впечатление... Он написал мне также, что говорил с вами об изданиях «Посредника» и что вы замечаете застой в нашем деле, а именно, что не печатается ряд рассказов, уже готовых к изданию. Меня что-то кольнуло, и мне стало досадно на себя, что я последнее время не сообщал вам о ходе наших рукописей. И в особенности жаль мне стало, когда я увидел из письма Иванова, что вы не знаете об участи «Крестника», самого важного по значению из рассказов, перечисленных Ивановым... 1. «Крестника» [легенду Толстого, — см. прим 8 к п. №100 от 22 февраля 1886] безусловно запретили в отдельной книжке, несмотря на наше изменение, и на то, что я лично в свою бытность в Петербурге говорил о нем и с председателем комитета и с секретарем, который там всем заправляет. Петербургская цензура получила сильные выговоры за выпущенные наши книжки и приказание относиться как можно строже. А потому всё, что имеет духовный оттенок, они пересылают для справки и снятия с себя ответственности в духовную цензуру; а это равносильно для наших изданий запрещению. Так и было с «Крестником». Духовная цензура дала отзыв, что не знает книги безбожнее этой! — 2. «Старец Зосима» [из «Братьев Карамазовых» Достоевского] также запрещен. Светская цензура нашла, что рассказ слишком «мистический» для распространения в народе. Я не теряю надежды, что нам удастся его провести; но это, вероятно, достижимо только при помощи моих личных хлопот, когда я вернусь в Петербург. 3. Издание «Попутчика» Пэйверинта [см. прим» 2 к п. № 108 от 22—23 апреля 1886] я нарочно придержал, так как это вещь очень сильная и может возбудить сильный протест со стороны церковников... Кроме того, я послал рассказ «Попутчик» в Варшаву для разрешения цензором нескольких поправок слога. Хотелось бы предложить нашим читателям этот прекрасный и значительный по своей мысли рассказ в наиболее подходящей к ним форме. — 4. «Раздел» — рассказ Тульского полового [И. Г. Журавова — см. прим. 14 к п. № 105 от 11 апреля 1886 г.] — я внимательно пересмотрел. Пришлось довольно много и кропотливо поработать над ним... разобраться в том, кто что говорит, и сделать это понятнее для читателей. Для этого несколько раз переписывали рукопись. Вот почему произошла с ней задержка... — 5. «Пасху» Иванов по нашей просьбе немного переделал. Но мы не представляем ее в Петербургскую цензуру, п. ч. при настоящем настроении ее наверно запретят... 6. «Мирское дитя» окончательно исправлено нами несколько недель тому назад и послано в ПБ для цензуры и рисунков... Цензура теперь очень долго задерживает каждую нашу рукопись. 7. «Свет жизни» и «Телка» О. Н. Озмидовой [см. прим. 11 к п. № 97 от 23 января 1886 г.] уже давно разрешены цензурой и при мне в Пб-ге были заказаны рисунки... Вот, дорогой друг Л. H., я сообщил вам о том, что происходит с рассказами, относительно которых вы не знали, почему они всё еще не появляются в печати. Пожалуйста, не думайте, что энергия работающих в «Посреднике» оскудевает. Напротив того, дело идет, работы много, и она исполняется. — Мы собираем сборник стихов, о котором хочу с вами переговорить при свидании. Мы перерыскали во всех подходящих поэтах и мало нашли подходящего у каждого в отдельности, но всё вместе составляет довольно объемистую книжечку. — Нам нужны содержания для картинок. На них спрос увеличивается. 1/2 копеечные имеют большой сбыт. Соллогуб в 4 дня по моей просьбе нарисовал 6 рисунков к «Золотой рыбке» Пушкина, которую можно будет выпустить отдельной книжкой зимой, когда пройдет срок литературной собственности на сочинения Пушкина... Хорошо бы было, еслиб вы приготовили несколько рассказов для картин. Это очень нужно... Крепко целую вас, братец Л. H., хорошо жить на свете, когда можешь любить так хорошо, как я вас люблю».