17.
1884 г. Мая 7—8. Москва.
Сейчасъ получилъ ваше письмо 6-го мая. Оно порадовало меня за васъ. Мнѣ кажется, что вамъ хорошо. Хорошо въ томъ смыслѣ, что вы не сомнѣваетесь въ томъ, что дѣлаете то, что вамъ нужно дѣлать. Я на вашемъ мѣстѣ дѣлалъ бы тоже: всѣ свои силы отдавалъ бы матери, т. е. содѣйствовалъ бы сколько могъ ея благу. Благо же ея и всѣхъ людей въ одномъ, и потому нечего остерегаться. Остерегаться долженъ только тотъ, кто ищетъ своего блага или кто допускаетъ справедливость насилія или всякаго причиняемаго другому страданія. Я въ своей жизни упрекалъ себя (въ дурныя минуты) за то, что я не настаивалъ на своемъ, но никогда не могъ настаивать не только на дѣлѣ, но и на словахъ. Какъ только я видѣлъ, что дѣйствія или слова мои заставляютъ страдать, я останавливался, или если не останавливался, то раскаивался въ этомъ. И не могъ иначе, потому что цѣль моя, признаваемая мною, есть благо другихъ. Если же выходить имъ зло, значить я виноватъ, и вѣрно, что-нибудь не такъ дѣлаю. Но мало того, я убѣдился, что слова: никто не приходить ко Мнњ, какъ только тотъ, кого приведетъ Отецъ,1 суть самое точное опредѣленіе действительности. Какъ совершается это возрожденіе, воскресеніе людей къ жизни истинной, это тайна, совершающаяся на нашихъ глазахъ, но постигнуть ея процессъ невозможно. Это тайна Бога — это Его отношеніе съ каждымъ человѣкомъ. Мѣшаться въ это — нельзя, грѣхъ. Привлечь, обратить другого никто никогда не можетъ, и желаніе привлечь, обратить другого, именно опредѣленнаго человѣка или людей есть причина страшныхъ золъ. Но свѣтить тѣмъ свѣтомъ, который есть въ насъ, передъ людьми (всѣми людьми) есть святое дѣло жизни. Это очень трудно сначала, но потомъ это даетъ большую силу и спокойствіе. Не моя воля будетъ, но Его. Мнѣ хочется служить этимъ людямъ, а Онъ хочетъ Свое, и мнѣ нельзя вмѣшиваться въ Его распоряженія. Мое дѣло искать Его волю и исполнять ее. А воля Его есть любовь ко всѣмъ, къ тѣмъ, которые ближе всего ко мнѣ, покорность Ему и смиреніе передъ ними. Такъ чего жъ мнѣ остерегаться? —
Если же ваша мать сама идетъ по этому пути — установленія болѣе правильнаго баланса между тѣмъ, что мы беремъ у людей и даемъ имъ, то для васъ это должна быть большая радость; и дорого и радостно не извѣстное положеніе, a движеніе и направленіе.
Статья Б. Г.,2 которая васъ огорчила, меня не огорчила. Отвѣтъ такъ простъ: для общаго блага нужны судьи и пр. Прекрасно. Я не призванъ учреждать это общее благосостояние. И даже если и думаю объ общемъ благосостояніи, то не могу думать иначе, какъ такъ, какъ меня научаетъ думать о немъ Христосъ, какъ о состояніи Ц[арства] Б[ожьяго]. Но такъ какъ я не призванъ учреждать это благосостояніе, то единственная моя обязанность въ этомъ отношеніи это та, чтобы жить такъ, чтобы не нарушать общее благосостояніе; а жить такъ я не могу иначе, какъ не дѣлая никогда зла другому ни въ какой формѣ. А приговорить человѣка въ тюрьму есть зло для этого человѣка и для его родныхъ. Мнѣ это такъ просто и ясно, что удивляюсь только тому, что можно возражать.
Я началъ писать статью, но не кончилъ.3 — Не скажу, чтобы я былъ въ дурномъ духѣ. Я спокоенъ, не несчастливъ, но мысль о смерти чаще и чаще представляется мнѣ, какъ что-то запрещенное пока мнѣ, но очень желательное.4 Я знаю, что это дурно, что это возмущеніе противъ Его воли, но каюсь, что меня радуетъ при этомъ освобожденіе отъ всякаго страха передъ личной смертью. Если она манитъ меня, то значитъ, что я могу быть свободенъ отъ личной жизни.
Обнимаю васъ, милый другъ. Неужели мы не увидимся передъ вашимъ отъѣздомъ. (Разорвите письмо).
Письмо печатается с копии, сделанной рукою Черткова: подлинник, как видно из пометки Черткова на копии и из заключительных слов самого Толстого, уничтожен по его просьбе. Заключал ли он в себе какие-либо строки, не вошедшие в копию, как это было в предшествующих письмах, уничтоженных по желанию Толстого, а также подпись Толстого, выяснить не удалось. Сохранившийся текст был напечатан, с искажениями, в СК, стр. 141—142, a затем в журнале «Голос Толстого и Единение», М. 1917—1918, в «Новогоднем добавлении» к № 6, стр. 17. Датируем письмо, исходя из пометки Черткова, сделанной на копии: «8 мая 84», означающей, вероятно, штемпель отправления, и заключающегося в письме сообщения о только что полученном (из Петербурга) письме Черткова от 6 мая.
Письмо Толстого является ответом на два письма Черткова — от 1 мая и от 6 мая. В первом из них, посылая Толстому № 3 рукописного журнала П. И. Бирюкова «Переписка с друзьями» (См. прим. 2 к письму № 6, от 4—6 марта), Чертков выражает свое огорчение по поводу помещенной в ней статьи кн. Бориса Борисовича Голицына, друга П. И. Бирюкова, офицера морской службы (впоследствии профессора физики и академика). «Он, казалось, был так близок к правильному разрешению вопроса, а между тем спотыкается об это несчастное недоразумение о приложимости учения Христа исключительно к личным отношениям, а не к общественным», — пишет Чертков. Письмо его от 6 мая, в связи со смертью его отца, почти целиком посвящено состоянию его матери. Отвечая на совет Толстого дать прочесть матери главу из «Алфавита духовного» Димитрия Ростовского, Чертков говорит: «Дмитрия Ростовского непременно приобрету для матери; она ужасно, ужасно скорбит и страдает. Мы приискали более скромную квартиру в 3 тысячи вместо нынешней в 61/2 т... Сначала мать думала ехать прямо к себе в деревню. Но теперь она склоняется на то, чтобы съездить за границу месяца на два, и я думаю, что такая поездка ей окажет существенную пользу и, быть может, поможет ей собраться с силами для дальнейшего служения ближнему... Вообще она хочет в будущем возможно меньше тратить на себя, не изменяя некоторым привычкам и «приличной» обстановке, которые разрушать не следует по ее искреннему убеждению. Я, разумеется, служу исполнителем ее желаний и стараюсь для нее так распоряжаться, как она желает, чтò, разумеется, постоянно ставит меня в обстановку прямо противоречащую моим личным убеждениям и желаниям... Если мать поедет за границу, я поеду с ней». Далее Чертков отвечает на вопрос Толстого, обращенный к нему в письме от 2 мая, сообщая, что «раздавать подчеркнутые Евангелия можно, ибо Пашков делает это», и в заключение уведомляет Толстого, что продолжает начатую им работу над переводом на английский язык статьи его «В чем моя вера?» и надеется довести это дело до конца.