В длинном письме, начатом 18 и оконченном 20 февраля, Чертков писал о своей жизни и своем душевном состоянии: «Не ради самооправдания, но единственно для того, чтобы доставить вам удовольствие, отвечаю вам, дорогой братец Лев Николаевич, на ваше последнее письмо, что я думаю, что вы ошибаетесь, предполагая во мне или в нас обоих ослабление любви. Но меня, нас обоих, и радует и трогает такое ваше чувство, если, как мы подумали, оно вызвано тем, что в последних письмах я вам не писал о нашем душевном состоянии. Это еще раз нам подтверждает то, что вы нас любите, и что вам недостает в моих последних письмах сообщительной задушевности, которая действительно отсутствовала в них; но поверьте правдивости моих слов, исключительно вследствие того, что я всё торопился и успевал только писать вам о деле, откладывая до более спокойной минуты всё то, о чем так хотелось поделиться с вами мыслями и чувствами. Завтра воскресение, утром я не буду заниматься столярною работою и хочу вместо того написать вам поподробнее про нас самих. А покуда, раньше чем лечь спать, скажу вам про себя главное, а именно, что я спокоен и счастлив, как пашковцы говорят «во Христе». Только я этим не хочу сказать, что я, как они выражаются, «имею в себе Христа», напротив того, часто его дух меня покидает, и я каюсь, когда замечаю это. Я хочу только сказать, что я сознаю, что живу только в те часы или минуты, когда помню его истину, что я дорожу все больше и больше этим состоянием, и что состояние это не заслоняется для меня никакими хлопотами и делами, но, напротив того, становится всё более доступным для меня. И, разумеется, я это не могу ставить себе в заслугу. Нет никакой заслуги в тусклом зеркале, что оно под известным углом отражает слабое подобие луча света, падающего на него. Но я радуюсь тому, что я теперь сравнительно с прежним легче и скорее становлюсь под тем углом к свету, при котором получается хотя и очень слабое, но всё-таки какое-нибудь отражение. И мне кажется, что главное условие, облегчающее мне это, заключается в том, что Галя около меня, и что нет такой области, в которой мы лишены обоюдного общения и единения. Не знаю, как благодарить бога за всё то благо, какое я получаю от этого единения с женой. При этом я всегда вспоминаю тех, кто лишен возможности такого духовного общения с женами, и которые, как казалось бы, гораздо, гораздо более меня заслуживают этого счастья. Но так как я глубоко уверен, что всё, что не зависит от нас самих, всё, чему мы извне подвергаемся, для нас и разумно и хорошо, то я и объясняю себе это обстоятельство, с первого взгляда кажущееся несправедливым, тем, что люди эти, именно потому, что они сильнее меня и могут обходиться меньшим, именно, потому-то лишены той роскоши духовного единения с женой, которою я пользуюсь. Силы их больше и задача и условия их жизни соразмерно труднее и значительнее». Далее он писал о том, что живет с матерью «мирно», но испытывает сомнения, следует ли ему брать у нее на жизнь деньги, и в заключение, в приписке, сообщает Толстому, что посылает ему письмо Емельяна Ещенко.
1 Написано по: но
2 Толстой в августе-сентябре 1886 г. пережил болезнь — воспаление надкостницы от ушиба ноги (см. прим. к телеграмме Толстого к Черткову 11 августа 1886 г. № 110, т. 85). Повидимому, в феврале — начале марта Толстой переживал физическое недомогание, но душевно чувствовал себя хорошо. Ср. записи С. А. Толстой в Дневнике от 3 марта 1887 г.: «Он жалуется на боль под ложечкой. Мы мирно и счастливо прожили зиму» и 9 марта 1887 г.: «Он очень переменился; спокойно и добродушно смотрит на всё».
3 Абзац редактора.
4 Павел Владимирович Засодимский (1843—1912), автор ряда произведений из жизни деревни и детских рассказов.
В письме Толстого говорится, вероятно, о двух рассказах, предложенных автором для «Посредника»: «Черные вороны» и «Весь век для других», изданных вместе в одной книжке, как пополняющие друг друга но содержанию: первый, изображающий типы эгоистов-корыстолюбцев; второй — пример самоотверженной любви. «Черные вороны» и «Весь век для других». Два рассказа П. В. Засодимокого. «Посредник» М. 1887. В письме Черткова от 13 февраля 1887 г. первый рассказ носит еще неокончательное заглавие «Два ворона».