Я очень часто в своих писаниях попадался на эту ошибку, иногда удерживаясь, иногда же поддаваясь ей.
В самом начале, как бы в программе, в постановке вопросов так всё хорошо, сильно, сжато сказано, что всякое подтверждение, уяснение только ослабляет, охлаждает.
Перепишу вам из моей записной книжки вписанное мною в нее о том самом предмете, о котором вы пишете, в самое последнее время — именно теперь, во время моей болезни и последующего за нею ослабления.8
Сначала о времени:
«Жизнь наша представляется нам движением. Для того, чтобы было движение, нужно, чтобы была точка неподвижная, по отношению к[оторой] совершается движение. Такая точка есть то, что называем, сознаем собою — свое духовное я. То, что нам представляется движением, есть снятие покровов с неизменяемого, неподвижного, духовного я». (Вы приходите к сознанию этого неизменяемого я с другой стороны.) Дальше о том же:
«Жизнь представляется нам движением нашего я, с его началом — рождением, и концом — смертью, и мы поэтому и о всей жизни хотим судить так же: говорим о начале, конце исторического периода жизни человечества, жизни миров, когда понятие начала и конца всякого движения свойственно только нашему ложному представлению, вытекающему из нашей ограниченности».
Теперь другое, самое для меня важное, в связи с вашим расчленением своего я на два сознания:
«Сейчас ходил и думал: основа жизни нашей: стремление к благу. Жизнь наша ограничена, и мы, как отдельные существа, никогда не получаем и не можем получить того блага, к[отор]ого желаем. Но мы не отдельные существа, и благо, к[отор]ого мы ищем и к к[отор]ому стремимся, может получить и получает, если мы работали для него, люди вообще, всё человечество, весь мир, к[оторого] мы составляем частичное проявление. И потому наше стремление к благу не ложно, а ложно только наше стремление к личному благу. Ничто для меня яснее этого не подтверждает того, что жизнь наша есть любовь и что она не ограничивается нашей личной жизнью в этом мире от рождения и до смерти. Это убеждает меня с полной несомненностью в том, что мы живем в этом мире и своей отдельной жизнью и жизнью другого, более обширного существа, включающего наши существования, вроде того, как наше тело включает в себя жизнь отдельных клеток нашего тела. И потому наша деятельность для блага, если только благо это не ограничивается личностью, не только не пропадает, но необходима для блага высшего существа, как деятельность клеток для тела. Так что смерть есть перенесение сознания из личности этого мира в сознание иного, высшего существа, т. е. кажущегося мне высшим, и перенесение это совершается любовью. Все веры в бессмертие, в возмездие есть это самое. То же, что смерть есть только переход в иное, высшее сознание, особенно вероятно, потому что всякая жизнь есть не что иное, как всё большее и большее расширение сознания и всё большее и большее увеличение любви».
Всё это, разумеется, только неточные выражения состояния сознания, ограниченного неизбежностью представления всего в пространстве и времени, но они не то что дают мне понятие о том, что называют богом, но указывают мне направление, в кот[ором] одном я могу искать его, приближаться к нему. И это указание пути к нему гораздо больше дает мне спокойствия и твердости, чем утверждение о том, что есть то, что мы можем назвать богом, не говоря уже об определении его свойств. Мы думаем и говорим даже: зачем бог, послав нас в мир, не сказал нам словами понятными и ясными, кто он и зачем мы живем; но мы забываем, становясь даже на точку зрения людей, признающих бога, что только наша слабость говорить неточными, недостаточными, односторонними, двусмысленными словами, а что у бога — как и они понимают его — есть другой язык, другое средство передачи истины: средство это наше внутреннее сознание и наше положение в мире. И если бы мы не ждали ни от бога, ни от пророков, ни от себя словесного выражения своего положения и отношения к миру, мы бы не переставая чувствовали присутствие того высшего сознания, к[отор]ое открывает нам смысл нашей жизни и ее закон.