Вартан, а сейчас он назывался этим именем, покусал губы и больно дернул пару раз левой рукой себя за волосы. Но это ничего не дало — больше никаких разумных идей в голову не пришло. Хотя обычно эти простые действия помогали ему сосредоточиться на обдумывании проблемы. Сейчас же думать не хотелось совсем, хотя после сеанса голова у него была ясная и прозрачная, как стекло.
Да, вот именно, прозрачная — ни одной мысли.
Думать не то, чтобы не хотелось — не получалось. Отчаянно чесались и болели кулаки. Он с удивлением обнаружил, что сжимает правый кулак изо всех сил, до посинения пальцев. Еще немного, и телефон хрустнет в его руке. А из трещин на коже вновь начала сочиться кровь. Хотя крови было немного, и ковер в его кабинете почти не пострадал.
В отличие от стен и коврового покрытия в спальне и стен в ванне, заляпанных каплями его крови и кровавыми отпечатками ладоней.
Через час его машина стояла на площади имени генерала Илларионова. Часто ее называли просто — Площадь Генерала. Центр площади по-хозяйски топтала бронзовая лошадь бронзового генерала. Памятник был установлен в центре большого асфальтового квадрата совсем недавно, не более пары лет назад. Сам генерал был этим недоволен, да это и не удивительно. Кому понравится каждый божий день видеть в окно рабочего кабинета самого себя в камне и металле?
Вартан же против бронзового генерала ничего не имел, поскольку памятник ему поставили вполне заслуженно. Если б не Илларионов, то не стоял бы сегодня Вартан на промозглом осеннем ветру, да, собственно, и стоять было бы негде. Было бы здесь идеально круглое озеро с поспешно обеззараженной водой. В которую периодически сваливали бы КАМАЗами блоки из специального тяжелого бетона и выливали бы всякую дрянь, типа растворов солей бора.
Но вот бронзовая генеральская лошадь его бесила. Хотя, конь это был, конь. Это было хорошо заметно. Мало того, что конь этот был похож на Хаоса, жеребца с отвратительным норовом — а в детстве Вартан занимался конным спортом — но и деталь, отвечающую за отличие жеребца от кобылы, скульптур изобразил с преувеличенной достоверностью.
Полагая, что у бравого генерала и конь должен быть не менее бравым.
Площадь Генерала была излюбленным местом для разного рода встреч и «стрелок». И потому старая серебристо-серая «десятка» Вартана была отнюдь не одинока на площади. Тут и там стояли такие же «десятки», «одиннадцатки» и «пятнашки» и несколько джипов разных марок. Была и у Вартана подобная машина — японский «паркетный» джип, но тот почти все время стоял в гараже. Зачем он его купил, Вартан иногда и сам не понимал. Впрочем, несколько раз джип пригодился — когда надо было выезжать к клиентам, живущим в охраняемых коттеджных поселках. Тамошняя охрана могла и не пропустить приехавшего на «десятке».
Сырой и холодный ветер нес мелкие серые капли дождя. Собственно, это был не дождь, а намек на него, и даже не намек, а так, воспоминание. Но даже воспоминание это было стылым и неприятно пробирающим до костей. Мимо изредка пролетали запоздавшие листья, как напоминание о прошедшем счастливом и теплом лете.
Вартан поднял воротник пальто и поудобнее оперся о машину. Ему оставалось ждать еще минут семь. Можно было все это время провести в относительно теплой глубине машины. Теплой, несмотря на разбитое боковое стекло. Но он заставил себя вылезти под это серое небо и сырость, оседающую на лице стылой пленкой. Пленкой, сковывающей мысли, эмоции и желания.
Хороший сегодня день, чтобы умереть.
Голос человека был хриплым.
Таким же хриплым, как и тогда, по телефону. Кто иной бы подумал, что человек простужен. Да это было бы и не удивительно. Осень. Серая, дождливая холодная осень, раздолье для фармацевтов. Но Вартан знал — это была не простуда, а липкий, удушающий страх. Тот страх, от которого все сжимается внутри и желудок подкатывает к горлу. От которого хочется бежать, но бежать некуда, ибо страх — в тебе самом.
В обмен на цветастый полиэтиленовый пакет с тощей картонной папочкой, человек получил точно такой же с десятком лицензионных видеодисков внутри. И удалился спокойной походкой. Вартан с уважением и почти с завистью смотрел ему вслед. Все же профессионал есть профессионал. Никто из прохожих не поймет, что этот человек несет в душе такой страх, который многих из них придавил бы к земле как свинцовая плита.
Вартан смотрел ему вслед и видел не человека, а лишь его страх. Минутой позже информатор скрылся за углом ближайшего здания. Но страх его никуда не ушел, остался лежать свинцовым надгробием. Для самого Вартана людские страх и ужас представлялись именно в виде серых свинцовых плит, наваливающихся своей тяжестью, давящих тело, крошащих кости.