— За что? — резко спросил Синухет. Войдя в каюту, он задвинул дверь и повернул до упора регулятор отопительной системы. — Я едва не стал причиной твоей смерти, юноша.
Здесь надо сказать, что Хатэм был молод и отличался редкой красотой. Он был высок, строен, белокож, как и все центряки, длинные курчавые волосы ниспадали на широкие плечи. На лице выделялся квадратный подбородок, говоривший о примеси древней крови, карие глаза смотрели открыто, даже немного наивно.
Синухет мало чем напоминал Хатэма. Уже немолодой, коренастый и смуглый, командир никогда не строил из себя благородного господина, хотя род его восходил к самим Первопроходцам. Двигался он быстро и точно; говорил кратко, по делу, задиристо смеялся, не терял чувства юмора даже в опасности. Синухета любили все. Его было трудно не любить.
— Я едва не стал причиной твоей смерти, юноша, — сказал командир, снимая перчатки.
— Вина моя, — спокойно ответил раненый. — Я знал, чем рискую.
— Риск? — переспросил Синухет. Его густые черные брови сошлись к переносице. — У любого риска должна быть цель. Риск — это опасность ради пользы. Ехать поперек Движения не риск, а глупость.
Хатэм слабо улыбнулся. Несмотря на маковое молоко, он испытывал сильную боль.
— У меня была цель. Я почти добрался до Обочины…
— Почти? — фыркнул Синухет. — От моей галеры на той развалине, что была у тебя, до Обочины ехать сега три.
Он опустился в кресло и дал мне знак. Я поспешно наполнил пиалу.
— Зачем ты ехал к Обочине? — спросил командир, отпив черного пива.
Хатэм тяжело вздохнул.
— Желая проверить одну теорию. Сомневаюсь, варвар, что тебе она покажется интересной.
— Предоставь мне судить, — отрезал Синухет. — Итак?
Раненый помолчал.
— Вам не кажется, что Дорога становится длиннее с каждой натрой? — спросил он затем. — Я изучил сотни манускриптов и записей, читал журналы Первопроходцев. В древности натра была гораздо короче нынешней…
Мы с Синухетом переглянулись и, не сговариваясь, рассмеялись. Хатэм недоуменно поднял брови.
— Я сказал что-то смешное?
Синухет взял себя в руки и строго на меня посмотрел. Пришлось умолкнуть.
— Как твоё имя, юноша? — спросил командир. Когда Хатэм представился, Синухет вновь едва не рассмеялся.
— Я так и думал, что ты философ. Юноша, видишь ли, все кормчие, а я много дуг был кормчим на другой галере, прекрасно знают об удлинившейся натре.
— Мне известно об этом, — сдержанно отозвался Хатэм. — Но позволь закончить, варвар.
— Говори.
— Я построил теорию, объясняющую причину этого явления.
— Боюсь тебя огорчить, но это тоже не является тайной, — фыркнул Синухет. Однако Хатэм с неожиданной горячностью возразил, даже привстав от волнения:
— Общепринятые теории фальшивы! Я могу доказать!
Синухет умолк и странно посмотрел на раненого.
— Можешь? — спросил он после паузы. Хатэм кивнул. Командир дал мне знак, подождал пока его пиала окажется полной и откинулся в кресле, заложив ногу за ногу.
— Слушаю.
— Варвар, как твоё имя?
Синухет представился. Хатэм жестом приказал мне поправить постель и, когда это было сделано, заговорил негромко, с горячим убеждением в голосе:
— Мною обнаружены доказательства, что известная нам история — не более чем легенда, родившаяся в пьяном уме какого — то кормчего на заре времен. Только полный дурак мог бы вообразить, словно мир — это гигантское искусственное колесо, Станция, в ободе которой проложена бесконечная лента Дороги. На самом деле, мы живем на шаре!
Услышав это в первый раз, я решил, что Хатэм безумен. Но Синухет, к несчастью, был человеком редкого ума и страдал общей болезнью всех умных людей. Любопытством.
— Шар? — насмешливо переспросил командир. — Да-а, такой теории мне пока не встречалось. Ответь, юноша, как в таком случае объяснить натры? Что такое натра?
— Мальчик, — раненый обернулся ко мне. — Что такое натра?
— Ответить, командир? — спросил я. Синухет небрежно кивнул. — Натрой называется сегмент великой Станции, где древнейшие обогреватели перестали действовать. Холод мирового пространства убивает там все живое, поэтому мы вынуждены двигаться против вращения Станции, вечно убегая от натры…
— Достаточно! — прервал Хатэм. — Это чушь! Ерунда! Глупость!
— Ну, ну, потише, — улыбнулся Синухет. — Что глупого в теории мироздания?
— Нет никакой Станции! — горячо сказал философ. — Наш мир — это гигантский каменный шар, такой огромный, что с поверхности невозможно увидеть его кривизну. Шар очень медленно вращается вокруг своей оси, совершая один оборот за срок, сравнимый с натрой.