Аня расстегнула лифчик. Две большие белые груди с крупными коричневыми сосками, колыхаясь, выплыли на свет. Она стянула трусы, и желание как током ударило Шахова. Однако он не спешил, разглядывая стройное смугловатое тело, крутые бедра, плоский живот. Он вбирал в себя ее красоту, насыщался ею, сознавая свою власть и одновременно испытывая унижение. Она переиграла его. Хотя посмотрим.
– Ешь конфеты, – кивнул он на коробку.
– Не хочу я… Поскорее бы в койку.
– Ешь, кому сказал!
Аня подняла крышку, на которой был изображен Московский Кремль с сияющими звездами на башнях, взяла из ажурной бумажной чашечки фигурную конфету, откусила… И вновь глаза ее изменились. Теперь, несмотря на туман опьянения, они стали абсолютно детскими. Она сжевала конфету и тут же потянулась за следующей.
– Вкуснотища какая! Товарищ Сталин, наверное, каждый день такие лопает.
– Ты про товарища Сталина не заикайся, – одернул ее Шахов. – И что это за «лопает»?! Вожди не лопают, а вкушают.
Он поднялся, закрыл дверь на ключ и стал раздеваться.
В бутылке оставалось еще немного шампанского. Аня наполнила стакан и, поглощая конфеты одну за другой, запивала их вином. На Шахова она старалась не смотреть.
– Хватит жрать, иди ложись.
Девушка отправилась за ширму, а чекист засеменил следом.
Они лежали рядом, и Шахов гладил ее шелковистую кожу, теребил губами соски, водил пальцем по самым интимным местам. Время от времени Аня вздрагивала, и по тяжелому прерывистому дыханию он понимал, что она тоже хочет. Но, странное дело, всякое желание у него пропало. Было ли тому причиной перевозбуждение или выпитое шампанское, но факт оставался фактом. Желание исчезло, осталась только резкая боль в мошонке.
Девушка вдруг заснула, она даже стала похрапывать, а Шахов продолжал гладить ее тело не в надежде снова возбудиться, а потому, что это было очень приятно.
Задремал и Шахов. Сколько прошло времени, час или полчаса, он не знал, а проснулся оттого, что рядом зашевелилась Аня. Он взглянул на девушку, та сладко спала, причмокивая во сне губами. Шахов поднялся и стал одеваться. Потом он достал из портфеля коробку «Кузбасса», задымил папиросой, хотя вообще-то курил крайне редко. Ему нужно было обдумать случившееся. Он так и не переспал с ней, хотя чувствовал, что сию минуту может без труда сделать это. Вот только стоит ли? Сейчас она доступна, вот только в доступности этой есть нечто… – он мысленно подбирал подходящее слово, – нечто блядское. И если раньше он лишь стремился насытить голодную плоть, то теперь ситуация стала иной. И не любви ему нужно, а просто чтоб его не боялись. Этого вполне достаточно.
Он встал с кресла и пошел будить девушку. Она вскинулась, видимо, в первую секунду не поняв, где находится.
– Одевайся. – сказал он. – Пора идти.
Пока Аня шуршала одеждой, Шахов вновь, как и до ее прихода, уткнулся в газету и до конца прочитал статейку о несознательных гражданах, спекулирующих на колхозном рынке обувью и мануфактурой. Она кашлянула, Шахов поднял глаза.
– И как же дальше?
– Ты о чем?
– О себе… и вас.
– Вот что… – Он взял со стола листки, повертел их, потом изорвал в мелкие клочки, бросил в пепельницу и поджег. – Вот что… Я больше не требую от тебя доносить на этого Джоника, но в отношении самого американца ничего тебе не обещаю. Лично мне он подозрителен, и по нему проводится оперативная работа. А что касается тебя…
– У нас как будто ничего не было, – перебила она Шахова.
– А ты хотела, чтобы было?
Она пожала плечами:
– Голова болит…
– Так хотела или нет?
Вместо ответа девушка почти бегом выскочила за дверь. Шахов для конспирации посидел еще минут пятнадцать, потом сунул пустую бутылку и початую коробку конфет в портфель и тоже покинул номер.
ГЛАВА 4
В Соцгороде имелось несколько кладбищ. Ближайшее к Шанхаю находилось километрах в трех правее него. Туда и направилась скромная похоронная процессия, состоявшая из родственников Вани и немногочисленных соседей. Под катафалк приспособили телегу, которую тащила тощая соловая кляча. Повозку и лошадь выделил конный парк.
На телеге стоял небольшой гробик из струганых досок, крышка лежала рядом. При каждом толчке на многочисленных кочках гроб подскакивал а вместе с ним подскакивало и тело мальчика, и создавалось впечатление: Ваня сейчас встанет из гроба и спрыгнет с телеги. Так, во всяком случае, казалось Пантюхе. Отец пару раз сделал замечания коновозчику, чтобы вез поаккуратнее, но тот только вяло кивнул головой, украшенной унылыми усами.