- Обязательно, сэр!
- А теперь,- ступай. Мне надо побыть одному.
. Оставшись один, Шеннон закрылся на ключ и переоделся в свежую одежду. Затем раскрыл сейф вынул из него бумаги, быстро их просмотрел. То же он проделал с содержимым своей полевой сумки. Кашель совсем отпустил и он стал насвистывать свою любимую мелодию:
Есть розы в испанском Гарлеме,
Красные розы в испанском Гарлеме,
Особые, они никогда не видели солнца,
Они появляется только тогда, когда Луна находится в бегах, и все звезды блестят,
Они растут на улице пробившись сквозь бетон,
Они мягкие и сладкие, и я мечтаю о них...
Напевая, он разобрал и почистил свой "Кольт". Вороненая сталь, ореховые щечки рукоятки, скрытая мощь 45-го калибра: оружие очень красивое, с ярко выраженной оружейной эстетикой и харизмой. Его ему выдал Дженсен перед вылазкой в Хрустальные горы.
- Этот пистолет мне просто хочется держать, прицеливаться, передёргивать затвор, вставлять магазин, взводить курок, в общем общаться с этим замечательным оружием, ну и конечно же стрелять, - нахваливал оружейник. - Кольт тоньше, чем большинство пистолетов его класса. По весу он не такой уж тяжелый, как может казаться поначалу. При стрельбе отдача совсем не велика, вопреки распространенному заблуждению. Она не резкая и не "сушит" руку, а как бы растянута во времени...
Шеннон тогда специально сделал с полсотни выстрелов и сам убедился в этом. Отдача у его "Кольта" более плавной, чем у "вальтера" и других пистолетов с патроном "парабеллум, которые нашлись на складе. Во время боя пистолет оказался очень удобен при скоростной стрельбе по нескольким мишеням на короткой дистанции. Из него однажды отлично получился дуплет. После этого эксперимента он предложил комиссару Хорасу поменяться: полиция получала все наличные револьверы, а жандармерия - "Кольты". Теперь их носили его офицеры и сержанты. Хватило всем. Хорас остался тоже не в накладе, получив в придачу к револьверам пять "шмайсеров"...
Проверив, как работает спуск Шеннон вставил обойму и положил в плечевую кобуру. Её тоже подобрал и подогнал Дженсен. Благодаря этому, он мог носить свой пистолет скрытно, надев в легкую куртку или просто свободную одежду. Шеннон аккуратно сложил в сейф важные бумаги, другие разложил по ящикам своего письменного стола. На его поверхности осталась только подставка для карандашей и небольшие настольные часы. Он глянул на них: стрелки показывали двадцать минут шестого.
- Пора, - подумал Шеннон и встал из-за стола. Тщательно надев зелёный берет, он вышел из здания комендатуры. Часовой отдал честь, помахивая рукой в такт шагам, полковник вышел на берег. Вечерний бриз еле качал ветки пальм, морские волны яростно били по выступавшим из воды корням мангров, а солнечный диск уже катился к краю океана. Наёмник повернулся к нему спиной и пошёл по верхушке дюны, отгородившей лагерь. Встречный патруль отдал честь и проследовал дальше. Полковник шёл всё дальше и дальше по насыпи, удаляясь от лагеря. Вот и старое европейское кладбище. Здесь под пальмами похоронены губернаторы и чиновники, миссионеры и торговцы, врачи и офицеры, учителя и солдаты: все кто хотел насадить цивилизацию на эту прибрежную полоску земли, называемую Зангаро. Здесь лежат Марк Вламинк и Жанни Дюпре. Скоро здесь закопают Изабо и, вероятно, его самого. Откуда-то сбоку раздались голоса: там располагался посёлок гончаров. Они всю жизнь месили глину, выращивали тапиоку и батат, и никогда не слышали про "Испанский Гарлем".
Есть розы в испанском Гарлеме
Красные розы в испанском Гарлеме
С глазами черными, как уголь,
Они смотрят в мою душу и там начинается пожар и я теряю контроль, прости,
Я хочу взять эту розу и смотреть, как она растет в моем саду.
Я хочу взять эту розу и смотреть, как она растет в моем саду.
Шеннон вспомнил Ному и его второго деда-гончара. Как-то раз в воскресенье они пришли посмотреть на его работу. Старик выгнул свою сутулую спину над гончарным кругом: чувствовалось, для него ничего вокруг не существует. Босые ноги с тонкими щиколотками быстро и ловко завертели привод. Прищурившись, дед бросил на круг влажный ком красноватой глины. Ноги у гончара бегали так, что за ними нельзя было уследить, круг завертелся все быстрее и быстрее. Тут дед вытянул свою левую руку: она вонзилась в глину, казавшуюся от скорости вращения сплюснутым шаром. Вдруг он начал расти, тянуться. Пальцы меняли его форму: шар превратился в бочонок, а затем в колонну. Тут вступила в дело правая ладонь мастера: она осторожно коснулась глины и нижняя часть вдруг округлилась, а верхняя - потянулась вверх. Движения босых ног, которые вращали привод то быстрее, то медленнее, были в полном согласии с действиями рук старика, касавшихся глины то жёстко, то нежно, то отстранявшихся, то вновь касавшихся материала. Неожиданно блеснул металлический шаблон, пригладил глину, снял шероховатости и как будто уточнил изменения: вот появился сосуд. Шеннон подумал тогда, что перед ним имитация сотворения мира! Предки были мудры, когда считали, что весь мир вылеплен из глины. Пока он размышлял над этим, сосуд стоял на месте - и рос... Пальцы деда тянули его, как какой-то диковинный цветок. Все это длилось несколько минут, а казалось часами. И вот уже тонкошеий, стройный кувшин для молока прямо засиял на вращающемся круге. Чудо произошло. Но дед Номы, видимо, был чем-то недоволен. Он замедлил, а затем до предела раскрутил круг. Движения пальцев стали совсем неуловимыми. Больше истончилось горло, круче стали бока, напомнив женские бедра. Красота, да и только! Но дед продолжал колдовать. Он наклонился, будто разглядывая, что же у него там вышло, притормозил, снова разогнал круг, и бока кувшина вновь потянулись кверху, стали уже; сосуд принимал удлиненные девичьи формы, теперь он казался легким и хрупким. Сам того не желая, Шеннон затаил дыхание, боясь отвлечь мастера и испортить его работу. Тем временем, горлышко-талия расплылось вверху резко выпрямляющимся устьем, напоминавшим девичьи плечи. Еще два-три убыстрения и замедления круга, скольжение пальцев по блестящей поверхности глины - и дед потянулся за проволочкой, чтобы срезать кувшин с круга, переставить его на полку. Тут он повернулся к Номе, стоявшей рядом, и в его глазах мелькнуло вопросительное, казалось даже жалобное выражение: "Ну как?" Шеннон тогда недоумевал, как это старый опытный мастер может быть не уверен в успехе своей работы? Зачем нужна была чья-то поддержка? И все эти волнения, все старания из-за кувшина, который будет свезен на базар и там продан какой-нибудь подслеповатой бабке, чтобы ей было в чем хранить скисшее молоко? Наверное, в этом есть высший смысл жизни: очень хорошо делать что-то очень простое!
Есть розы в испанском Гарлеме
Красные розы в испанском Гарлеме
Ла-ла-ла-ла-ла!
Есть розы в испанском Гарлеме
Красные розы в испанском Гарлеме .
Ла-ла-ла-ла-ла!
Стемнело. Шеннон посмотрел вверх и громко рассмеялся. На краю огромного звёздного неба просматривался узкий край луны. Совсем тонкий, как будто источенный от долгого употребления серп.
- Обманул я тебя, старый колдун, - произнёс вслух Шеннон и захлебнулся кашлем. Достав флягу, он сделал из неё глоток, восстановил дыхание. - Дотянул я до новой луны. Всё-таки дотянул!
Затем он прислонился к стволу пальмы, приставил пистолет к виску и спустил курок. Выстрел "Кольта" громко раскатился посреди джунглей. Уже через несколько минут к остывшему телу полковника сбежались окрестные жители. Они понесли его труп в полицейские казармы, расположенные невдалеке, рассказывая каждому встречному, что произошло. Шеннон умер так, как хотел умереть, с пистолетом в руке и пулей в груди. Но пуля была из его собственного пистолета. Его сгубили не риск и смертельная опасность боя, а маленькие трубочки с фильтром на конце. ,