Наконец оружие, боеприпасы и часть провизии были нагружены на двух самых крепких мулов. То, что не вместилось, погрузили в камуфлированные армейские ранцы.
Тем временем между Улнисом и Лаптевым возник спор. Глеб направился к ним. У ног прибалта, кроме двух пулеметов, лежало полдюжины картонных цилиндров реактивных зарядов к огнемету, катушка кабеля, несколько портативных аккумуляторов, пульт управления взрывами. И замыкали эту выставку оружия пять осколочных мин направленного действия «МОН-50». Рядом стоял Владис Улнис и поспешно набивал карманы электродетонаторами и плоскими брусками пластита — взрывчатки, которая в несколько раз сильнее динамита.
— Чего шумите? — спросил Глеб.
— Да вот Викинг с ума сошел, хочет весь этот арсенал утащить и меня заставляет, — недовольно ответил Лаптев.
— Действительно, Владис, зачем тебе столько оружия?
— «Линия Мажино» была, теперь я хочу создать «линию Улниса», — последовал невозмутимый ответ.
Поняв, что серьезно говорить с прибалтом невозможно, Глеб уже было повернулся, чтобы отойти, как его снова окликнул Лаптев:
— Эй, Каскадер, нам что, это все на себе тащить? Дайте хоть одного мула.
— Бери хоть трех, — безразлично ответил Кольцов, указав на трупы трех мулов.
Больше не говоря ни слова, он направился к Болонидзе. Следопыт подтягивал подпруги на животных, которые уйдут с ним. Едва Глеб подошел к Вано, как рядом с ним встал Донцов.
— Что будем делать с Ветераном? — спросил Болонидзе.
— Старик, думаю, не обидится, если мы его тело используем для военных нужд. Привяжи его верхом на одного из своих скакунов, — распорядился Глеб. — Если тебя засекут, будет выглядеть вполне реально…
Он хотел еще что-то сказать, но его перебил Олег.
— Нет, — едва не вскрикнул Донцов.
— Почему? — спросил Глеб, и они вдвоем с Янычаром в недоумении уставились на Олега.
— Мы должны его похоронить, — заговорил тот. — Он наш боевой друг. Мы с ним вместе спали, ели. Он нам жизнь спас. В конце концов, он христианин и вообще человек.
— Слушай, Аристократ, — прорычал Кольцов ему в лицо, — свои сопли оставь для московских презентаций и тусовок. У нас нет времени на похороны, да и негде его здесь хоронить. — Глеб обвел рукой горное плато. — Душа старика Татенкова уже пылает в геенне огненной, и ему глубоко плевать, что будет с его бренными останками здесь, на земле. Ты это понял? А сейчас возьми из багажа Архимеда пару мин для разрыва тросов. Посмотрим, чему покойник тебя научил.
Не сказав больше ни слова, Олег поспешил к своему ранцу. И покуда он доставал оттуда взрывчатку, Глеб помог Вано погрузить на широкую спину мула труп Ветерана. Подперев под спину убитого пустой контейнер из-под боеприпасов, они привязали его к сбруе животного. Все выглядело достаточно правдоподобно, чтобы, увидев издалека, подумать, что наездник жив.
Повесив на шею свой «РПК», Вано взял под уздцы первого мула и двинулся на север. Кряхтя под тяжестью оружия, подошли Лопата и Викинг.
— Через тридцать шесть часов у Змеиного болота, — напомнил им Глеб. Наемники молча кивнули и удалились вслед за караваном.
Наконец Олег нашел то, что искал. Это были прямоугольные бруски взрывчатки, вбитые в материю, с одной липкой стороной. Такие мины легко крепились к тросам или якорным цепям и в основном применялись подводными диверсантами. Это и было наследство Архимеда — Алексея Гудымы.
Расчехлив оптический прицел на своем «СВД», Глеб сказал:
— Гена, мы пойдем прикроем тыл. А ты пока присмотри за этим красавцем. — Кольцов указал на перепуганного до смерти Тафулина. Ревизор мафии после всего пережитого жался к отвесным скалам.
Разбирая свою альпийскую экипировку, Шлосов молча кивнул, не удостоив старшего даже взглядом.
* * *Скомкав полотнище парашюта, Любомир Вовчинский отнес его к вырытой яме, где и зарыл. Всего минута понадобилась диверсанту для того, чтобы привести себя в боевую готовность. Коротко остриженную голову он покрыл салатовой краской, которую тут же расчертил темно-зелеными и коричневыми полосами. Лоб повязал зеленой лентой со священными иероглифами. Это была эмблема мусульманских смертников. Досталась она Любомиру из рук самого Шамиля Басаева.
Воспоминания о бородатом командире с его допотопной деревенской шляпой погрузили Любомира в топкую трясину памяти.
Сколько он себя помнил, столько и ненавидел свое имя. Дал ему это имя отец, бухгалтер. Так как он был работником умственного труда, то считал себя интеллигентом, а будучи ярым националистом, был убежден в необходимости поддержания национальной культуры родного края и внес свой вклад — назвал сына Любомиром. С детского сада мальчика называли сокращенно от длинного имени и получалось Люба. Люба — женское имя. В школе это уже звучало презрительно. Чтобы доказать, что он не девчонка, Любомир кидался в драки, невзирая на возраст противников и их количество. Но сил не хватало, в пятом классе Любомир записался в секцию бокса, а уже через месяц, не бросая бокс, начал заниматься дзюдо.