— Так, Владимир Константинович, — выдавил из себя Ренат, краем глаза посмотрев на часы.
— Вот видишь, даже имя-отчество вспомнил, — снова усмехнулся Клочков. — Да ты на часы не зыркай, твое прикрытие не того… В общем, сам понимаешь. По закону с вами не получается. Теперь твоя очередь.
— Не надо, — выдавил из себя Тафулин. Глеб видел, что эмиссар поплыл, теперь, как говорят контрразведчики, наступал момент истины, пора его «колоть».
— Где состоится встреча? — рявкнул на ухо эмиссару Клочков, прижимая к его виску оружие.
— В Бологом, — выпалил Ренат.
— Где именно?
— В подвале камер хранения. Там в это время никого нет, — заикаясь, говорил Тафулин. — Мы должны обменяться, пока стоит поезд. Я им отдаю чемоданы с валютой, они мне сетку координат.
— Где чемодан? — Голос полковника стал глухим.
— Вот. — Ренат метнулся с полки, поднял ее и извлек большой кожаный чемодан. Щелкнув замками, поднял крышку. Внутри ровными рядами лежали тугие пачки в банковской упаковке. С зеленых бумажных прямоугольников на них смотрел Франклин.
— Сколько здесь? — спросил Клочков.
— Пять миллионов.
«Хороший куш удалось Клочкову заглотнуть, — подумал Глеб. — Только чтобы потом рот не разорвали до самого пупа. А то ведь могут за такие деньги. Ладно, поживем — увидим».
— Каскадер, — обратился к нему Клочков, — пойди взгляни на своего крестника. По идее он уже должен очухиваться. Так что сделаешь ему инъекцию, чтобы он успокоился.
В руке полковник держал тонкий стержень одноразового шприца. Видя нерешительность Кольцова, добавил шепотом:
— Это морфин. — Потом громко сказал: — А мы пока побеседуем с Ренатом Шариповичем.
Глеб выбрался из купе, в вагоне по-прежнему было тихо. Стараясь не шуметь, он прошел в конец вагона и трехгранным ключом отпер дверь туалета.
Джасанов сидел на унитазе с закинутыми за голову руками, прикованными к оконной решетке. По-видимому, он начал приходить в себя: когда открылась дверь, Глеб видел, как у Алика дернулись веки.
«Загнанный в угол шакал и льва покусать может», — подумал Кольцов и, дабы не искушать судьбу, врезал кулаком телохранителю в челюсть. Голова того дернулась, как у манекена, и безвольно поникла. Затем, освободив иглу шприца от пластикового чехла, сделал укол Джасанову в шею. Использованный шприц Глеб раздавил в кулаке, осколки бросил на пол и подошвой ботинка забил в сливной трапик. И тут увидел, как у ног телохранителя разрастается мокрое пятно.
«Все же расслабился», — подумал Глеб, закрывая за собой дверь.
В купе Тафулин надевал на себя странную штуку, напоминающую радиостанцию с блоком питания. Цепляя этот пластиковый квадрат за брюки Рената, Клочков сказал:
— Здесь сто пятьдесят граммов взрывчатки. Взрыватель радиоуправляемый и контактный. Понял?
Тафулин отрицательно покачал головой. Клочков решил пояснить:
— Если ты что болтаешь своим друзьям, эта штука тебя выпотрошит, как венгерскую курицу. Это по поводу радиовзрывателя. А контактный для того, чтобы не вздумал снять передатчик, результат будет тот же самый. Теперь понял?
Ренат утвердительно кивнул, но через секунду спросил:
— Вы меня убьете?
— Все зависит от тебя. Хочешь жить, не делай глупостей, — ответил полковник, пряча под куртку пистолет.
— Константиныч, подъезжаем, — объявил Кольцов. — Бологое.
Поезд запрыгал на привокзальных стрелках, в окно ударил свет уличных и вокзальных фонарей.
— Бери чемодан и на выход, — сказал полковник, обращаясь к эмиссару. — Двери сам себе откроешь, проводницы отдыхают, — добавил он с усмешкой.
Постепенно снизив скорость, поезд наконец затормозил…
Владимир Клочков, держа в правой руке пистолет, левой приложил к уху миниатюрный приемник на манер современных транзисторов.
За его спиной стоял Глеб Кольцов, сжимая в каждой руке по пистолету, свой «ТТ» и джасановский «Макаров». Он сейчас представлял себе холеное белокожее лицо Тафулина. Этот дородный, по-восточному красивый мужчина, любитель и любимец баб, на все шел, чтобы хорошо жить, его не смущали никакие догмы. Ни мусульманские, ни общечеловеческие. Он плевал на все и жил только ради себя. Глеб сейчас был уверен, что Тафулин от страха потеет, как презренная свинья. Ему наверняка хочется сорвать с себя и дорогую дубленку, и фирменный костюм, да и саму шкуру, лишь бы избавиться от «адской машины», висящей на поясе.