А самое главное, сердце девушки не лежало ни к кому. Не знала она такого молодца, с которым бы пожелала ходить об руку. Не снились ей по ночам еще ничьи очи, не было такого имени, которое бы Гнеда с трепетом шептала украдкой, примериваясь. Ей были непонятны и смешны томные вздохи, с которыми Пчелка рассказывала о своем «жадобушке». Но разве все это объяснишь упрямой подруге?
– Не осталось, – без надежды на спасение от дальнейшего разговора ответила она. – Лупили меня почем зря, пока в рубашонке бегала. Вот тебе и все дружки, – нахмурилась Гнеда. Даже настроение портилось от таких бесед.
– Ну так мы тебе тут найдем друга сердечного! – обрадовалась Пчелка.
– Да уж, хороша невеста. Ни кола ни двора.
Гнеда отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Ее молочная сестра обиженно засопела носом, но вскоре стало слышно лишь размеренное дыхание. Сморило.
Гнеду взяла досада – разбередила сердце и заснула!
Хоть Гнеда еще не знала любви, но разве и ей не хотелось когда-нибудь встретить такого, который взял бы ее за себя, несмотря ни на что? И вспоминалось, как Домомысл гладил ее по голове после новой обиды и приговаривал, что однажды сыщется добрый молодец, который полюбит так сильно, что не будет корить, спрашивая, кто ее отец, а попросит стать матерью своим детям.
6. За ягодами
Катбад пришел, как и обещал. Закуковала кукушка. Женщины уже засадили репища и огороды, а мужчины высеяли лен. В коричневую блестящую гущину семян Твердята зарыла несколько каленых яиц, и в поле сеятели улыбались, найдя в лукошке подношение. Прежде чем съесть, они подбрасывали яйца вверх, заговаривая лен вырасти повыше.
Гнеда ахнула, увидев, как Кузнец достает из котомки знакомцев – ее небогатое приданое, хранившееся в закутке в Веже. Несколько холстин, осиленных с помощью добрых людей на супрядках[23], ручники, пояски, ленты, очелья с усерязями[24], обручье и подвеска-птичка – подарки Катбада – и, конечно, маленькая прялка. Ее сработал еще Домомысл, сам же и разукрасил резцом навершие и донце. Сразу тепло стало на душе, как только рука легла на вытертую временем кленовую гладь.
Правду молвить, не сильно была нагнетена коробья Гнеды. Немного же она нажила, раз все вместилось за плечи Катбада…
От друга девушка узнала, что в Перебродах спокойно, никто не видел злополучных всадников, и селяне оказались порядком удивлены внезапным исчезновением Гнеды. В Веже все выглядело нетронутым, будто и не побывали в ней незваные гости.
– Поживи у Твердяты с Вячко до осени, а там поглядим. Они тебе рады. Нахваливали в два голоса, да и дед не жаловался. И то верно, от труда ты никогда не бегала, и нрав у тебя уживчивый.
Они сидели на склоне у реки под раскидистой рябиной, усеянной пушистыми соцветиями и охмеляющей тонким благоуханием. Стоял хороший теплый вечер. Гнеду, умаявшуюся на прополке, клонило в сон, но желание побыть еще рядом с Катбадом пересиливало усталость.
– Думаешь, они не вернутся? – осторожно спросила девушка.
Кузнец неопределенно повел плечами. Теперь, по прошествии времени, даже ему стало иногда казаться, что им все лишь примерещилось.
– Я чувствую, что-то сдвинулось. В твоей жизни началась новая череда. – Он немного помолчал. – Вот, держи. – Катбад пошарил за пазухой и положил Гнеде на ладонь крохотное, но увесистое витое кольцо. Две толстые жилки переплетались с тонкой косичкой. – Носи на долгую память, – грустно улыбнулся Кузнец.
– Какая красота! – Девушка примерила колечко и отвела руку полюбоваться. – Спасибо! – Она сжала запястье Катбада.
– И еще я принес… – Кузнец покопался в складках своей одежды и выудил полотняный мешочек. Гнеда вопросительно посмотрела на друга и заглянула внутрь.
– Откуда? – изумилась она. Внутри тускло поблескивали монеты. Их было больше, чем она когда-либо видела в своей жизни.
– Всадник.
Глаза Гнеды расширились, и она спросила быстрым шепотом:
– В хорошем плаще и с добрым клинком?
– Он самый. Клянусь, это последнее, – добавил он в ответ на ее невысказанное возмущение. – Больше я ничего от тебя не утаиваю. Домомысл велел отдать, когда придет время.
Его губы сложились в неловкую улыбку, а в глазах снова засквозила тоска.
– Придет время?
– Я не думаю, что ты вернешься в Переброды. Тебе некуда возвращаться. – Он замолчал и, сощурив глаза, посмотрел на реку. Его пальцы рассеянно вертели сорванную травинку. – Обживешься тут, а потом уведет тебя со двора Вячко какой-нибудь славный паренек.