Небо совсем померкло. Догорели остатки звезд над Пустынным плато. Скоро свет Навсегда погаснет окончательно.
И тут Мэй почувствовала, что песок неподалеку шевелится. Встрепенувшись, она выхватила из-за спины лук со стрелами и прицелилась в темноту.
Застыв, она прислушивалась к малейшему шороху. За ее спиной по пещере носились поселенцы, готовясь к бою.
Рассредоточившись вдоль стен, они ловили каждый звук, пытаясь угадать, что за враг идет к ним. И они услышали.
— Миэй…
Серебряная стрела выпала у Мэй из рук.
Звездосвет выхватил из темноты очертания больших ушей. Мэй хотела кинуться навстречу, но вдруг замерла как вкопанная. Кроме Пессимиста из мрака выступил кто-то еще. Две мумии, связанные по рукам собственными бинтами, за которые Пессимист вел их, как на поводке. Но и этим дело не ограничилось.
Рядом с Пессимистом выросла вторая кошка. Пушистая от ушей до хвоста. Серая, с плюшевой мордочкой и таинственным мерцанием в зеленых глазах. Мэй остолбенела. Но эту мордочку она узнала бы где угодно, даже через долгие годы.
Пессимист, весь в пыли и песке после долгих скитаний, все-таки вернулся к Мэй.
Вместе с Фасолькой.
Глава двадцать шестая
Тыквер и Мэй
После возвращения кошек для Мэй, как ни странно, наступили самые лучшие дни за все время житья в Селении. Никогда еще она не ощущала в себе столько сил и не была настолько в своей стихии. Поручив духам Северной фермы изготовление луков, она раздавала серебряные стрелы направо и налево. Призраков с Опасных водопадов она посадила мастерить рогатки и кисеты с шипастыми шариками для тех, кому не хватит луков. Домовые под руководством Беа шили плащи. Со всех сторон Мэй забрасывали вопросами про предстоящую битву, и у нее почти всегда находились ответы.
• Арии из мюзиклов делают гоблинов шелковыми.
• Чтобы серебряная стрела попала в цель, надо верить в то, за что сражаешься.
• Зомби страшные, но запутать их легко.
Единственное, чего она не знала, — что ждет их на том краю Равнины Отчаяния и что они, собранные с миру по нитке бунтари, могут против Кливила. Страх угнетал, но что-то все же окрыляло последних Духов свободы. Мужество.
Пружинистым шагом, с песней на устах, Мэй разгуливала по Селению. Пряча улыбку, она смотрела, как Пессимист с Фасолькой скачут по лазам, словно резиновые шарики, устраивая друг на друга засады в укромных уголках, покусывая друг друга за уши и нежно хлопая друг друга лапой по щекам. Никогда еще Пессимист не светился таким оптимизмом. Теперь ему совсем некогда было дремать у Мэй на коленях, но когда он все-таки сворачивался там клубком, она чесала его за ухом и думала: «Вот как оно бывает, когда становишься своим».
Египтян Пессимист обходил десятой дорогой, опасаясь, что его снова произведут в священные коты, и старательно прикрывался лапой, если кто-то из них проплывал мимо. Всегда готовый научиться чему-то новому, он пристроился в подмастерья к духам Северной фермы, осваивать резьбу по дереву. Усилием воли расставаясь с Фасолькой, Пессимист мчался в мастерскую, и там каждый мог наблюдать воочию, что отсутствие противопоставленного большого пальца нисколько не мешает коту выгрызать и собирать изящные деревянные игрушки. Фасольке он преподнес в подарок крохотную мышь на колесиках — копию той, что когда-то дожидалась его у ворот Призрачного города. Фасолька замурлыкала от восхищения.
Каждый вечер Мэй с Бертой и Лекси забирались на крышу Селения и оглядывали пустыню. И с каждым вечером огромная тень руки шарила все ближе. Наконец, когда до нее остались считаные мили, Берта заявила с тяжким чесночным вздохом:
— Все, девочки. Пора значит пора.
Облокотившись на ограждение, они еще долго стояли на крыше, глядя, как тень поглощает последние свободные земли Навсегда.
Той же ночью, сама не зная почему, Мэй попросила Тыквера подстричь ее покороче.
— Мне все равно никогда не нравилось с длинными.
— Да, возни много, — согласился Тыквер.
— Угу. — Мэй нервно пожевала губу. Она не один день собиралась с духом, и теперь наконец время пришло. От жгучего стыда защемило сердце. — Тыквер… Прости за то, что я тебе тогда наговорила, во время метеоритного ливня…
— Да ладно. — Тыквер смущенно потупил взгляд, а потом уселся на кровать рядом с Мэй. — Подумаешь… Ничего страшного.
Мэй поболтала ногами:
— Еще как страшно. Я тебя ужасно обидела.
Тыквер пожал плечами:
— Но ведь ты сказала правду.