— Давай, я всё-таки помогу тебе. — И Тина зашла за ширму, протягивая к Зейне руки. — Родная моя, хорошая, не бойся! Я просто тебя... люблю очень. И скучала безумно, просто зверски. Иди ко мне...
Как Зейна ни планировала капитуляцию, но штурм Тиной ширмы застал её сердце врасплох. Оно заколотилось, затрепыхалось, и она поскользнулась, шагнув мокрыми босыми ногами из тазика навстречу протянутым к ней рукам Тины. Те её мгновенно поймали, сжали крепко — уже не вырваться. А губы шептали, щекоча лёгким, тёплым дыханием:
— Ох, пташка, осторожно! Вот и попалась ты, крылатая моя, золотая... — Смешок, и тут же — искренне, серьёзно и нежно: — Плохого не подумай только, милая. Я же люблю тебя! Давно. Как же соскучилась по тебе, ясная моя...
Да, попалась пташка в сильные, ласковые объятия, от проникновенно-нежных слов таяла, лужицей растекалась. И зябко ей было голышом, и щекотно: руки Тины уже шалили, трогали, сжимали пониже поясницы, а в синих глазах — шаловливая простота, почти детское восхищение и вместе с тем — вполне взрослое желание. Зейна верила этому «люблю», как верила их полётам, когда они делили небо на двоих, и когда Тина с великим мастерством ни разу не задела живую, не прикрытую стальной обшивкой «пташку», каждое движение её ловила, мысли читала, и самолёт был продолжением её тела. А полёт был продолжением танца в клубе. Там, на земле, Тина гибко, проницательно, уверенно вела, и Зейне было с ней легко и сладко. В небе — те же ощущения. Какова Тина была в танце, такова и за штурвалом, и Зейна даже забывала, где они — в воздухе или на танцплощадке. От этого единения тёплые слёзы струились по щекам...
— Ты что, милая? — встревоженно вскинула Тина брови. — Ну что ты, не надо... Если не хочешь, я уйду. Не трону тебя.
— Нет! — Громкий шёпот-выдох, а руки Зейны цепко обвились, пальцы ворошили ёжик на затылке Тины, губы сами льнули, ловили нежность, пили её, как тёплое молоко с мёдом. «Ещё как тронь! — звали они, жадно отвечая на поцелуи. — Теперь уж — точно тронь...»
Мурашки... Мокрые ступни озябли, а руки Тины, изучив уже все местечки, явно тяготели к самому мягкому, то и дело стискивая его. Тихонько засмеявшись, Зейна шепнула:
— Тин... Я уже замёрзла тут.
Та тоже выдохнула ей в губы смешок.
— Прости, родная. Пойдём скорее... Вон там у тебя кровать, да? Сейчас, пташка... Сейчас согреем крылышки твои.
С Тины тоже упала одежда. Омовение закончилось, едва начавшись: Зейна была унесена на руках в каморку-спальню при непрерывных поцелуях. На сон ей осталось не пять часов, а уже три с половиной: полтора из них на узкой скрипучей кровати творилась любовь. Она выписывалась энергичными мазками, широкими и щедрыми, простыми, как чёрный военный хлеб. За ширмой стоял тазик, в окно барабанил дождь, кругом была война.
— А ты меня любишь? — спросила Тина, уткнувшись носом в длинные, спасшиеся от стрижки волосы Зейны.
— М-м, — простонала та. — А сама как думаешь, глупыш? Спи давай. Три с половиной часа до подъёма.
— Я тебя люблю, пташка моя крылатая.
— Ну ладно, и я тебя.
— Вот, то-то же. Всё, не мешаю. Отдыхай, воин мой родной. Я завтра обязательно скажу, чтоб тебе шоколад давали. Потому что без шоколада — это не дело.
В сон Зейна провалилась стремительно и сладко, как в растопленный шоколад. Мгновение — и внутренний нервный будильник толчком разомкнул ей веки. Рядом посапывала Тина, они были укрыты одним одеялом и ютились на одной подушке. От мокрой зябкости несостоявшегося купания не осталось и следа, согрелись они ещё как. Ни одного не обогретого местечка не осталось на теле Зейны. Картинками-вспышками вспомнились ласки, от их сладких отголосков снова пробуждалось горячее, властно-жадное жало между бёдер. Тинка там побывала. И ещё много где.
А в мастерской раздался стук.
— Кхм! Кхм! — откашлялся кто-то.
Зейна узнала голос Зиры. Та уже вошла и увидела достаточно: их с Тиной одежда так и осталась там, на ширме и на полу.
— Госпожа генерал-полковник, одну минуточку! — крикнула Зейна сквозь закрытую дверь каморки. — Мы... ой (мысленно она сказала кое-что покрепче «ой»), то есть, я не одета. Разрешите? Буквально одну минуточку!
— Да уж вижу, — хмыкнула Зира. — Хорошо, я зайду через минуту.
Проснувшаяся Тина зевала и потягивалась. Зейна затормошила её:
— Быстро! Начальство уже тут, одеваемся! Шестьдесят секунд пошли!