— Ты счастлива, детка? — спросила Зира, когда Зейна сама подошла к ней и пригласила. Приглашение она приняла, и теперь они проживали вдвоём другой медленный танец.
— Очень, — искренне сказала Зейна. — А вы?
— Моё счастье — видеть, что счастлива ты, — с задумчивой грустью проговорила Зира.
— Моя главная цель в жизни — даже не творчество. Радовать вас — вот моя основная задача. — Зейна чуть склонила голову к её плечу и таяла в тёплом умиротворении лёгкого хмеля. — И если ваше счастье состоит в моём счастье, значит, я стану счастливой.
Их с Тиной окончательное воссоединение откладывалось на две недели, но какие это были пустяки по сравнению с последними полутора годами разлуки! Зира собиралась выйти в отставку. За четыре года войны она почти совсем поседела. Её просили пока не покидать службу: она имела огромный опыт по восстановлению страны из послевоенных руин. Она согласилась продлить свою карьеру, но — на короткий срок.
— Ещё год-два — и всё, — сказала она. — Надо давать дорогу молодым. Да и устала я уже.
А в сердце Зейны зародилась мысль, от которой стало светлее и легче дышать. Но — всему своё время.
А пока она приехала в свой покинутый дом. Будто какая-то незримая добрая сила хранила его: и сам он стоял, и клён во дворике рос и собирался одеться свежей листвой, а вот и пустая грядка, на которой мама всегда выращивала оранжевые тыквы. Смешивая их с апельсинами, она варила джем.
Бородатый мужчина в поношенном свитере с удивлением смотрел, как стройная дама в элегантном синем пальто и кружевных перчатках с помощью лома отрывает доски, которыми был заколочен вход.
— Вам помочь?
Дама обернулась и рассмеялась.
— Спасибо, сама справлюсь!
Конечно, она справилась. Её ноги были обуты в кокетливые туфельки, но руки умели обращаться с оружием и взрывчаткой. Что для них этот ломик? Пустяковое дело. «Кр-р-рак! Кр-р-рак!» — с жалобным скрипом отлетали доски. Дверь открылась.
Внутри всё было покрыто толстым слоем пыли, крошек извести и штукатурки. А вот и две чашки, в которых когда-то был чай, забытые на столике. Тыквенно-апельсиновый джем испортился и засох, от прежнего аромата не осталось и тени. Следы их с Зирой последнего чаепития перед войной...
Всю мебель нужно было чистить. Уезжая, Зейна накрыла тканью лишь картину «Двое» — парный портрет Тилль с Зирой. Он тоже был цел и на своём месте. Мародёрство, похоже, дом не затронуло.
Делая уборку, Зейна нашла тыквенные семена десятилетней давности. Сухие, лёгкие. Кто знает, прорастут ли?.. Сейчас было как раз самое время: мама всегда сеяла в этих числах. В фартуке, с закатанными рукавами и в старых ботинках, обнаруженных в чулане, Зейна копала грядку.
Потом она бросила семена в землю и полила. Если получится осенью достать апельсины, можно будет сварить джем.
— Уфф! — Зейна, утерев лоб, опустилась в кресло.
Уборка была худо-бедно закончена. Нужно ещё кое-что подкрасить, заштукатурить трещины, но это позже. А пока...
В камине трещал огонь, шуршали страницы томика маминых любимых стихов, а на столике стояла тарелка с ломтиками хлеба, намазанного мармеладом — трофейным, добытым на вражеских складах провизии. Вчера ей привезли несколько ящиков с продуктами; курьер спросил только:
— Госпожа Зейна? Это ваше. Распишитесь в получении вот здесь.
Как некогда и Тилль, Зейна знала, от кого эта помощь. Она надкусила хрустящий поджаренный хлеб, придерживая пальцем страницу. Сладок ли был вражеский мармелад? Что ж, продукт как продукт. Вполне съедобный, даже вкусный. Ей вспомнился почему-то салют, устроенный вражескими пилотами в их с Тиной честь; один из них даже помахал рукой в кабине, пролетая мимо Зейны. Странная порой штука — война. Пошутили, подурачились, воздали должное любви, которая и на войне оставалась любовью и была понятна на любом языке — и продолжили драться. А теперь вот Зейна ела их мармелад.