В груди Зейны горячо и сладко ёкнуло, в горле вскипела едкая соль, и в следующий миг она уже, облапив Зиру крепкими объятиями, вздрагивала и роняла тёплые капли из-под зажмуренных век. Со дня гибели «Любви» её глаза оставались сухими, беспощадными глазами воина-мстителя, и сейчас она впервые за всё это время ощутила эту солёную влажную лёгкость и слабость...
— Они уничтожили мамину «Любовь»... В неё попала бомба. Этого я им никогда, никогда не прощу, — сквозь зубы всхлипывала Зейна, крепко обнимаемая руками Зиры. — Потому что нельзя — слышите вы?! — нельзя убивать любовь!.. Нет страшнее злодеяния на свете, чем это!
— Да, моя девочка, да. Подпишусь под каждым твоим словом. — Зира, стискивая её, прижалась сухими, твёрдыми губами к её виску. — Но, создав отряд подобных себе бойцов, ты сделаешь очень хорошее дело. Не побоюсь этого слова — великое. Это будет прорыв! И это послужит той же цели — победе над врагом. Нет большой разницы, где ты будешь воевать — в небе среди вражеских машин или за холстом, вооружившись кистью. И то, и другое — одинаково важно.
— Хорошо, я... я попробую, — вытерев слёзы, сказала Зейна. И задала давно волновавший её вопрос: — А вы не знаете, как там Тина? Она жива?
Уголки губ Зиры даже не дрогнули, но улыбка согрела взгляд.
— Последние известия о ней доходили до меня месяц или чуть более назад. Не знаю, как сейчас, но тогда она была вполне жива-здорова и била врага.
Зейна принялась за дело. Ей устроили что-то вроде мастерской при штабе, где она сутками напролёт работала. На сон она оставляла себе пять часов, принимала пищу один раз в день, в обед, а остальное время писала крылья... «Мама, — молилась она, танцуя кистью по холсту. — Помоги нам... Помоги победить врага и спасти нашу родину. Оживи эти крылья своей светлой силой!»
Первые пробные три пары крыльев успешно «сели» на подобранных начальством бойцов. Нутро Зейны тряслось: а если не сработает? Если крылья мама подарила только ей, а с другими ничего не получится? Но получилось. Получилось! Зейна осела на корточки, скользя спиной по стене, и спрятала лицо в ладонях. Она дышала солёной тёплой влагой внутри них.
— Умница, детка. — Руки присевшей перед нею Зиры легли на её плечи ласковой тяжестью, в голосе слышалась светлая улыбка. — Я ни мгновения не сомневалась, что всё получится.
Зейна уронила руки и подняла к ней мокрое, улыбающееся лицо.
— А я боялась... Боялась, что не сработает. Я каждый раз прошу маму о помощи. И она помогает.
Зира на миг закрыла глаза. Её суровое лицо озарялось изнутри каким-то недосягаемым, высоким, как небо, светом. А когда она их открыла, в её взгляде, устремлённом на Зейну, было столько любви, что сердце той подскочило, окрылённое взаимной нежностью. Она повисла на шее Зиры, обнимающая и обнимаемая.
На одну пару крыльев у неё уходил один рабочий день. Не считая сна, обеденного перерыва и кратких передышек на прочие мелкие надобности, она трудилась до восемнадцати часов в сутки и к вечеру падала от усталости. У начальства возникла мысль пригласить ей помощников, но Зира сказала, что обычные художники не справятся. Зейна была единственная в своём роде, только её кисти удавалось вдохнуть в крылья силу. Поэтому приходилось продолжать эксплуатировать её дар в таком беспощадном, изматывающем режиме.
Когда были готовы семь пар крыльев (для начала ей надлежало «изготовить» двенадцать), в мастерскую кто-то вошёл без стука. Зейна была погружена в работу и не обращала внимания на стоявшего за спиной человека. Она лишь рассеянно промычала, не оборачиваясь:
— М-м? Что вам? Слушаю вас...
Молчание. Тишина за спиной была какая-то удивительная, особенная, Зейна вдруг ощутила мягкие, бодрящие и электризующие мурашки. Она обернулась и увидела знакомые синие глаза...
— Тина!
Кисти, палитра — всё вывалилось из рук Зейны. Мягкие волнистые волосы тёплого орехового оттенка сильно укоротились — торчали смешным ёжиком, а через всё лицо наискосок, пересекая бровь и щёку, тянулся шрам. На груди — медали, на две больше, чем у Зейны. От вида шрама сердце Зейны покрылось горестным инеем. Он портил прекрасное, ясное, смелое лицо, но в то же время и придавал Тине отчаянный облик лихого вояки, жёсткого и сурового. Незнакомого с ней человека, может, это и отпугнуло, и насторожило бы, но только не Зейну. Нет, ничто не могло испортить Тину, для Зейны она всегда оставалась самая-самая...