Стена за плитой совсем темная. Наверное, на нее падают тени от навесных шкафов. Надписей почти не разобрать.
Щелкаю выключателем. Тени на стене отступают неестественно медленно. Странный эффект. Немного фантазии – и можешь сказать, будто и правду там что-то видел.
Заставляю себя улыбнуться.
Нет, надо точно с этой работой завязывать. Воняет невыносимо.
«Подойди поближе. Посмотри за плиту», – шепчет назойливый голосок.
Я не дурак, чтобы его слушать.
Заглядываю в туалет и ванную. Перехожу в спальню. Следы ботинок остаются рядом с жирными отпечатками ладоней. Тяжелые шторы почти не пропускают свет. Нащупываю выключатель.
Загорается тусклая лампочка.
Разложенный диван. Лакированная стенка. Телевизор. Фотографии на стене. Женщина в клетчатом платье, красивая, широко улыбается. Рядом мужчина в очках и узком галстуке. Напоминает кого-то из писателей-битников. Пожелтевшая фотография ребенка с горстью малины. Приклеена на картонку. Подпись красной ручкой: «Ангел мой, Женечка».
Ребенок грустно улыбается мне.
Отвожу глаза.
На полу скомканные одеяла. Они чем-то перемазаны. Очень надеюсь, что это всего лишь еда из той кастрюли.
Шлеп.
Это на кухне.
Как будто упала мокрая тряпка.
От звука я едва не подпрыгиваю.
Шлепанье повторяется. Думаю о маленьких липких ладонях.
Прямо-таки вижу мертвую бабку, ползущую ко мне из кухни.
Но ничего не происходит.
Это, наверное, за стеной. В соседней квартире. Или наверху.
Не здесь.
Точно не здесь.
Сердце понемногу успокаивается.
Осторожно выхожу в коридор.
И тут волна паники выбрасывает меня в подъезд.
Уже сбегая по ступенькам, говорю себе: «От чего ты бежишь? Ведь там на кухне ничего не было. Никто не мог сидеть в тени под столом».
Выскакиваю на улицу. Старуха все еще на лавке. И все еще вокруг нее нет других следов.
Даже мои исчезли. Замело.
И окна все так же пусты и мертвы.
– Евдокия Петровна! – зову я.
Она с трудом приподнимает взгляд.
– Я там… дополнительные печати установил. У вас теперь безопасно. Можно вернуться. А потом и мои коллеги подойдут.
Бабка почти неслышно спрашивает:
– Она еще там?
– Нет!
Память заботливо подкидывает картинку: кто-то сгорбился под столом.
Тень. Просто тень, которую ты увидел краем глаза.
– Нечего сидеть на холоде. Заболеете. А мне бежать нужно. Но вечером мы…
– Я с тобой пойду.
Она тяжело поднимается. Снег лавиной сыплется с плеч. Неожиданно быстро хватает меня за рукав.
– Я одна не останусь. Или с тобой уйду, или ты со мной посиди. Я заплачу`. У меня деньги есть. Много.
В перевязанной платком руке появляется целая кипа смятых купюр, большинство из них тысячные и выглядят так, словно их использовали вместо носового платка.
Некоторые падают мне под ноги.
Поднимаю их и пытаюсь вручить обратно. Они липкие, размякшие и, кажется, сейчас начнут расползаться в руках.
– Не нужно денег, – вздыхаю я. – Пойдемте.
Беру ее под локоть и завожу в подъезд. Медленно и очень долго поднимаемся.
– Может, соседи есть, которые с вами посидеть могут?
Она молчит, тяжело дышит и крепко держит мой рукав.
Останавливаемся на пятачке между двумя квартирами.
Стоит чуть расслабиться, прислушаться, дать волю воображению – и услышишь, как шлепают по полу ладони. Как кто-то притаился за одной из дверей.
– Кто там живет? – спрашиваю я и киваю в сторону соседской квартиры.
Она опять не отвечает.
Дверь в ее квартиру приоткрыта.
Я не закрыл, когда убегал.
Захожу в коридор.
На кухне, конечно же, никого. Честно говоря, я надеялся увидеть под столом пакет или что-то подобное, что я мог бы принять за фигуру.
В свете кухонной лампочки поблескивают вытекающие из кастрюли помои.
Хочется просто уйти и никогда не возвращаться.
– Пусто! – говорю я.
Бабка все еще стоит в коридоре.
Вспоминаю о ее руке.
– У вас аптечка есть?
– Я сама.
Она, не снимая шубы, проходит в зал. Скрипит дверца шкафа.
Заглядываю к ней. Она уже на диване с большой жестяной банкой из-под дорогого печенья, из которой торчат склянки и белые пластинки таблеток.
– Что с рукой-то случилось? Порезались?
– Она меня укусила, – говорит старуха. И, к моему удивлению, начинает смеяться.
Тускло сверкают золотые зубы.
Разматывает платок.
Отворачиваюсь, чтобы не видеть рану.
Просто уходи. Она окончательно спятила.
– Давайте скорую вызовем, – говорю я.