Наташа Михлин
Птенцы велосипеда
Птенцы велосипеда
Наташа Михлин
Посвящение:
Л.Л. Я люблю тебя и горжусь тем, что ты называешь меня подругой. Спасибо за доверие, которое я постараюсь оправдать.
-1-
– Пресвятой Боже! Эти безумные дети опять намусорили мне на балкон!
Зычный голос разнесся по двору и, отрикошетив от нагретых солнцем стен, выстрелил в небо, пугая голубей.
Виола поглубже зарылась в одеяло, накрывшись с головой. Пусть синьора Риччи считает, что она еще спит, хотя такими криками впору разбудить и мертвого. В приоткрытое окно залетал горячий ветер с терпким запахом растущего на подоконнике розмарина.
Послышался тихий топоток, одеяло взметнулось, и Виолу обняли маленькие теплые руки. Ноа, хихикая, устроилась под боком матери, ее дружок Нико тоже влез на кровать, прячась от вездесущего голоса разгневанной синьоры Риччи.
– Сколько это будет продолжаться?! Я вас спрашиваю!
Виола сгребла детей в охапку, одеяло сползло с носа, на лицо упал жгут летнего света из-за задернутых штор. Она потянулась, Ноа недовольно заворчала, притягивая мать ближе. По простыне шуршал насыпавшийся с босых детских ног песок. Крик на улице продолжался.
– Да сколько же можно орать! – вступил второй партией синьор Лоренцо, проживающий в нижнем этаже напротив. – Хотя бы в воскресенье пощадите мои нервы!
– А кто пощадит мой балкон?! Мои нервы? В четверг эти чертенята сломали цветок, сегодня с утра уже успели набросать сора…
Виола подняла край одеяла, заглянула в образовавшуюся палатку и сурово сдвинула брови. Однако, встретив взгляды двух хохочущих проказников, не выдержала и улыбнулась в ответ. Ноа и Нико зажимали себе рты ладонями, но тоненькие повизгивания все же прорывались наружу.
– О Мадонна, Франческа, вы не в состоянии говорить тише?!..
Прислушиваясь к перепалке, Виола не уловила шагов, поэтому вздрогнула, когда одеяло внезапно вырвалось из рук и упало на стул. Ноа и Нико перестали смеяться, глядя на хмурого заспанного Давида.
– Мама, какого черта? Хоть в одно утро можно выспаться?! – он схватил сестренку за ногу и стащил на пол, потом проделал то же с упирающимся Нико. – Что они опять натворили?
Ноа не успела ответить, как раздался настойчивый стук в дверь. Давид закатил глаза и пошел открывать. Солнце хлынуло в дом, осветив потертые плитки узорного пола.
На пороге, воинственно подбоченившись, стояла синьора Франческа и бледная от волнения Паола – мать Нико. Виола набросила халат и подошла к ним.
– Вы можете, наконец, унять своих негодников? – громыхнула синьора, переводя взгляд с Паолы на Виолу, а потом – на жмущихся к матерям детей. – Не дом, а какой-то скотный двор! – она взмахнула цветастым передником. – Здесь, вообще-то, приличная улица, а вы…
– Что случилось? – спросила Виола у дочери.
Та жалобно свела брови, глянула на друга. Нико храбро выступил вперед.
– Я хотел переправить Ноа утреннее печенье, – дрожащим голосом начал он, – а корзинка перевернулась! И оно упало.
Синьора Риччи возвела очи горе и потрясла руками в немом возмущении. Храбрость Нико стремительно гасла, на глазах выступили слезы. Паола укоризненно покачала головой:
– Сколько раз я просила, Нико, ты большой мальчик, тебе уже шесть…
Это стало последней каплей: мальчик расплакался. Виола вздохнула.
– Синьора Риччи, – вмешался Давид. – Если бы вы позволили им наладить колесики над вашим балконом, то такого бы не случилось! Они натянули их как попало…
– Да что ты! – вскричала синьора, заглушая басисто ревущего Нико. – Позволю я им вешать всякую дрянь на мой балкон! Ноги их там не будет! И так спасу от вас нет!
– Извините… Простите, пожалуйста, – умоляюще сложив руки, Паола обращалась то к разгневанной синьоре, то к Виоле.
Виола бросила взгляд вниз и увидела как синьор Лоренцо картинно разводит руками и садится в свое кресло-качалку. По узкому колодцу дворика поплыл дым трубки, смешиваясь с запахом зелени от многочисленных горшков с цветами.
– Конечно, я поговорю с ними, – почти не слыша слов соседки, кивнула Виола.
Все, наконец, рассосалось. Она заварила себе чашку кофе, сунула в карман сигареты и спустилась вниз. Здесь, у фигурной балюстрады возле апартаментов синьора Лоренцо Виетти, прохлада царила даже в самый жаркий день.
– Стервозная баба, – вздохнул старик, посасывая трубку. – Но то хорошо, что сегодня я ее больше не услышу.