ОЛЬГА БООЧИ
ПТЕНЕЦ
Было около двенадцати часов по-летнему жаркого апрельского дня, когда самая толстая девочка в девятом «А» классе села на обочине дороги и объявила, что не может идти дальше. А ведь они только и успели, что на пару километров отойти от станции. Другие девицы тоже начинали ныть и жаловаться на усталость. У всех у них тек от жары макияж, всем натерла обувь, а кто-то даже умудрился сломать каблук.
Мальчишки тут же, пользуясь остановкой, разбрелись по кустам – наверняка курить, а, возможно, и пить. И Светлана Петровна Демина, молодая учительница физкультуры, с досадой подумала, что зря согласилась вести этих неблагодарных сволочей в поход.
Что мешало ей тоже сослаться на заболевшего ребенка? Ну, положим, никакого ребенка у нее еще не было, но ведь мог же заболеть кто-нибудь из родственников. Сумел же кто-то вовремя отделаться, наплетя про свою "заболевшую Леночку". Кто бы сомневался, что один больной ребенок куда лучше двадцати четырех здоровых…
Демина раздраженно прошагала в конец строя и нависла над Ниной Солоухиной.
- Что с тобой опять? Утомилась?
Вокруг раздались смешки, и толстое лоснящееся лицо Солоухиной побагровело еще больше. Она затравлено оглянулась по сторонам и пробормотала что-то невнятное.
- У Хрюшки понос, она всех зверей в кустах своим задом распугала, - помог один из Нининых одноклассников.
- Заткнись, - огрызнулась Солоухина, жалко и неубедительно, и посмотрела на Светлану Петровну с тупым животным страданием.
Маленькие глазки почти терялись в ее красных щеках. Короткие волосы прилипли к потному лбу. Демина глядя на нее всегда испытывала невольно отвращение. Вечно у нее что-то болело. Вечно она жаловалась. И меньше всего Деминой хотелось сейчас возиться с ней, защищая от нападок одноклассников. Они тоже когда-то над такими смеялись, и ничего – все живы…
Демина вытерла пот со лба. День, и правда, выдался летний.
Проще всего было теперь отпустить Солоухину домой, благо и от станции, вроде бы, ушли не далеко. Светлана Петровна покопалась в сумке-кошельке, висящей на поясе, и протянула ей обратный билет.
- Точно доедешь? – строго спросила она у девочки.
Нина смотрела тупо и тяжело дышала от жары.
- И обязательно позвони родителям! Пусть встретят тебя!
Вид у Солоухиной был почти дебильный, и Светлана Петровна засомневалась, понимает ли ее эта тупая жирная девица.
- Поняла меня?
Нина испуганно кивнула и заморгала глазами.
«Надо бы, конечно, ее проводить», - подумала Светлана Петровна. Она оглянулась. Половины мальчишек уже не было видно. Демина слишком хорошо помнила свои школьные годы и боялась теперь, что эти сопливые идиоты нажрутся еще по дороге.
Она еще раз недоверчиво оглядела Солоухину: «Может, и не потеряется, - решила она, - Не совсем же она… Хотя…»
- И только давай так договоримся? Я тебя на станции отпустила! Поняла? Не подводи меня! – добавила Демина.
Нина закивала снова.
Светлана Петровна колебалась еще пару секунд.
- Ну ладно, иди, - решила она и глубоко вздохнула, поджав губы.
Нина Солоухина повернулась и, путаясь в ногах, под смешки и свистки одноклассников, поплелась по дороге. Испачканные в земле тренировочные штаны некрасиво отвисали на огромном заду. Демина невольно поморщилась. Неужели нельзя поменьше есть? Стоявшие ближе к ней школьники успели заметить ее выражение лица и одобрительно зафыркали.
- Нечего прохлаждаться, - Демина строго прикрикнула на свой выводок и, невольно чуть повиливая подтянутыми бедрами, пошла вверх по тропинке.
- А ничешный еще зад, - услышала она за спиной и вспыхнула, то ли от досады, то ли от чего-то похожего на гордость. Этого уж точно было у Деминой не отнять – она всегда была в отличной форме.
Нина Солоухина шла, сопя и тяжело шлепая по дороге уже около часа. Пот струился у нее по лицу, и кожа, обожженная апрельским солнцем, горела. Безразмерная белая футболка из мужского отдела, которые только и налезали на нее, пропиталась потом и прилипла к спине.
Она с самого начала не хотела идти в этот поход. Слезы наворачивались у нее на глаза от обиды. Но эта физручка сказала, что иначе «не сможет» поставить ей оценку за четверть. Именно «не сможет», как будто это не от одного ее желания зависело.
Нина не могла ни подтянуться, ни отжаться, она задыхалась и пыхтела, когда ее заставляли бегать вместе со всеми, и не могла достать кончиками пальцев до пола. Даже до лодыжек не могла. И когда она нагибалась, кто-нибудь за ее спиной обязательно издавал такой звук, будто она пукнула. И потому Нина ненавидела физкультуру больше всего на свете.
От расстройства Нине всегда хотелось есть, и теперь тоже давно хотелось. Она пожалела, что взяла с собой только несколько бутербродов и маленькую бутылку с водой. Было, правда, еще печенье, но его она как-то незаметно сжевала еще в электричке. Утром на перроне она видела бабку с пирожками, и теперь эти пирожки, горячие, в промасленной бумаге не давали ей покоя. Вместо них она один за другим проглотила два бутерброда. Но это, конечно было не то. Ужасно хотелось чего-то сладкого.
Она даже пожалела, что не купила там же, на станции, большую бутылку колы.
Но, в общем и целом, теперь, без одноклассников и без Деминой, Нина заметно повеселела. Ей хотя бы не грозило больше весь вечер сидеть на самом краешке бревна, пытаясь стать невидимкой, и молиться о том, чтобы никто не додумался избрать ее предметом шуток.
Она остановилась и высыпала сырую картошку, приготовленную для костра, в канаву. После избавления от этой бесполезной ноши рюкзак и вовсе стал легким, только куртка мешалась. Нина просунула ее под лямки рюкзака и пошла дальше.
Около часа пополудни Нина вышла на развилку трех дорог, и не смогла вспомнить, куда нужно поворачивать. Она свернула на ту, которая показалась ей более изъезженной, и шла по ней еще какое-то время, пока не поняла, что не узнает этих мест. Дорога сузилась в небольшую тропинку, и по обеим ее сторонам довольно давно уже тянулась молодая сосновая поросль и бурелом сухих кустов. В очередной раз, выбирая на развилке между двух дорог, Нина выбрала ту, где солнце светило в спину, и только тут впервые заметила, что солнце начало, пока еще медленно, клониться к горизонту.
Нина остановилась и в первый раз осмотрелась.
То, что она заблудилась, казалось невероятным, просто невозможным. В конце концов, это не Сибирь, и не тайга. И все-таки не за горами была ночь, а она так и не дошла до станции. Быть может, в этот момент даже уходила последняя электричка в сторону города.
Впервые Нина пожалела, что, как всегда, забыла дома телефон, эту ужасную деревяшку, которую купили ей вместо смартфона. Она даже обыскала карманы куртки и проверила отделения рюкзака в безумной надежде все-таки обнаружить его там, но карманы были пусты.
Нине стало жутко, и тут же громко и требовательно заурчал ее живот. Нина остановилась и достала целлофановый пакет с последним бутербродом. Толстый кусок белого хлеба, пропитавшийся маслом, с подтаявшим пожелтевшим сыром и с прилипшей к нему салфеткой, выглядел не очень аппетитно, но оказался безумно вкусным, так что она облизала пальцы и собрала крошки, оставшиеся в пакете.
Нина отвинтила крышку бутылки и одним глотком допила теплую, чуть затхлую воду. Вытряхнув на язык последние капли, она выкинула бутылку в кусты. Это было намного меньше того, что съедала Нина на обед каждый день, и она невольно оглянулась в поисках чего-нибудь еще. Вывернула и потрясла рюкзак, но оттуда посыпался лишь песок и мусор.
Заметно удлинились тени. Солнце начало цепляться за верхушки деревьев, и становилось прохладно. Поднялся ветерок. У Нины ныла спина и болели ноги, каждый шаг давался ей теперь с трудом. Влажная от пота футболка липла к телу и заставляла дрожать от холода. Она остановилась и натянула пропылившуюся и перепачкавшуюся в земле куртку.
В быстро надвигающихся сумерках, вдали, кажется, чернели дома. Дорога уводила от них в сторону, и Нина сошла с нее и поспешила к деревне по бездорожью. Несколько раз она наступала в ямы с талой водой, ноги у нее промокли до колен. Кололо в боку. Вскоре Нина выдохлась и пошла медленнее. Она напряженно вглядывалась в деревню, но никак не могла разглядеть свет в окнах.