— Он ненормальный? — встревоженно спросил лейтенант. — Психа приволок?
— Никак нет, — испугался старшина. — Вроде в разуме.
— Вроде.
— Да с понятием он. Придуривается.
— Выведи. Мешает, — сказал лейтенант и вдруг, бросив ручку об стол, сорвался на крик: — Можешь ты хоть это сделать или нет?!
— Ой, — сказал Ржагин, надевая ботинки. — Не выношу, когда из-за меня ссора. Сам уйду. Работайте. У вас дела поважнее. Адьё и будьте счастливы.
И рассерженно вышел.
Достал из рюкзака куртку, нацепил потуже на голову кепку и расстроенно побрел наугад по опустелой, плохо освещенной улице, не сходя на тротуар, прямо посередке ее, держась поистершейся осевой линии.
Прохладно сделалось. Редко где горел в окнах свет, по укромным уголкам разлеглась, затаившись, темнота. Город взяла ночь.
— Эй, звезды! — крикнул Иван, задрав голову. — Ведите меня! Ведите!.. Где она, ваша хваленая свобода?
И тотчас решил: вот переможется до утра и умчит из негостеприимного города, первого города на его пути, отказавшего ему в ночлеге. Его неудержимо клонило в сон, он готов был лечь на асфальте, поперек осевой, если бы не был уверен, что к утру окоченеет (а потом на какого-нибудь ни в чем не повинного водителя заведут дело).
Справа, в глубине двора, мелькнул слабый одинокий фонарь, освещавший лишь верхнюю часть столба, а чуть в стороне от него Ржагин, присмотревшись, заметил огонек сигареты — подвижный, странно прыгающий из стороны в сторону, то затухающий, то разгорающийся вновь. Еще один бедолага, подумал он, ишь как нервничает.
И свернул во двор.
Под тусклым фонарем на чурбачках сидели две девочки того подросткового возраста, который по неграмотности называют трудным, и по очереди, наверняка тайком от родителей, ненасытно и страстно высасывали дым из несчастной папироски, передавая ее из губ в губы. Ржагин очень старался не напугать их, но они все равно напугались. Предложил им московских сигарет, с фильтром, они отказались. От страха у них пропала членораздельная речь, их хватало только на хики, пожимки и преувеличенное жестикулирование. В углу двора Ржагин приметил приоткрытую дверь, ведущую в одноэтажную деревянную пристройку, и, понимая, что они сейчас упорхнут, спешно взялся за дело.
— Девушки, красавицы, я не ухажер. Не шпана и не подзаборная пьянь. Там пол деревянный? Не цемент?.. Это все, что мне нужно. Я тихо. Тише, чем мышка-норушка и лягушка-квакушка. Пару часиков, а? Прикорну, и на рассвете только меня и видели. Гарантирую неприкосновенность. Люди и вещи останутся целы и невредимы. Сроду не воровал и пока не собираюсь. Пустите, а?
— На кухню, что ли?
— В кастрюльный рай? Мечта!
Они зашушукались. Потом, растворив губки, побрызгали чем-то в себя из пульверизатора, посмеялись и убежали. Одна из них, обернувшись, давясь смехом, попрощалась:
— Пока, любовничек!
Однако дверь оставили приотворенной.
Ржагин, дождавшись тишины, вошел и попробовал осмотреться, определить, куда попал. Дворовый фонарь отбрасывал немощные блики, видно было не дальше порога, тем не менее он сообразил, что находится в коммунальной кухне, которая и прихожая одновременно. Пол действительно дощатый. Столы, корыта, ведра — а, пусть, лучшего ему все равно не найти. Осторожно прикрыл за собой изрядно потрудившуюся дверь, снял рюкзак и, встав на четвереньки, тихонько уполз под ближайшую газовую плиту.
«Как хорошо-то, господи. Наконец-то...»
Разбудил его гневливый писк дверной створки.
Близко возле лица его двигались отечные, в выпуклых синих прожилках, ноги в шлепанцах, виднелся край халата веселенькой расцветки. Потоптавшись, женщина отошла к окну и с грохотом полезла в стол. Явилась батарея пустых бутылок. Жмуря левый глаз, она вскидывала бутылки на манер подзорной трубы, подолгу и недоверчиво смотрела внутрь и отставляла, с каждой новой бутылкой все необратимее расстраиваясь. Обернулась и увидела лежащего под плитой Ржагина.
— Здорово, — сказала осипшим голосом. — Не знаешь, берут?
— Берут.
— Забыла, с восьми они? Или с девяти?
— Да когда хотят, тогда и открывают.
— Сволочи.
— Обленились. Князьями заделались.
— Башка гудит.
— Понимаю.
— Нет?
— Откуда? Вчера все выдули.
— И мы. Ты с кем? Не с Клементием, случайно?
— С ним.
— Прохвост. Трешницу задолжал и не отдает. Месяц назад занял. А сам пьет, подлец.
— Увижу, передам, — сказал Ржагин, вылезая.
— Передай. Что ж ты, скажи, свинья, женщину обижаешь. Скажи. А ты кто будешь-то? Что-то я тебя раньше не видала?
— Дальний я. Знакомый.
— Чей?
— Да как вам сказать. Общий.
Ржагин сполоснул под краном руки, лицо. Нацепил на плечи рюкзак.
— Так, хозяюшка. Спасибо за ночлег.
— Что ты? — Она не поняла.
— Вот вам рубль.
— На кой? Ты чего? Ты чей, парень? — Женщина вдруг всполошилась. — За что ты мне деньги суешь?
— Совесть заела, — перестроился Ржагин. — Клементий передал. Думал, зажать. И вот — заела.
— А, — облегченно выдохнула она. — А че ж не все?
— Остальные, сказал, с получки.
— Свинья рогатая. С получки. Скорей снега летошнего дождешься, чем его получки.
— Ну, хозяюшка. Я потопал.
— Мне-то что. Иди.
— Счастливо!
— Привет, привет, — просипела она, пересчитывая бутылки.
Притворив за собой голосистую дверь, Иван, довольный собой, аж припрыгнул — так ему сделалось весело.
Нелениво размялся во дворе и почувствовал, что снова свеж и бодр, и жаден до новых впечатлений.
Вперед! Только вперед! К цели!
На часах половина седьмого. Пасмурно. Утро непривычно жесткое. Ветер обрывает листья с дворовых лип, теребит антенны, провода, погромыхивает разболтанной жестью карнизов. Глянул наверх — небо сумеречное, преддождевое, низкое.
Улицы пустынны и неприютны. И не у кого спросить, как проехать в порт. Ветер гонял по асфальту застарелую пыль.
Слева за домами всплыла отечная туча и зашлась кашлем. Сверкнуло. С минуту повисела покойная предгрозовая тишь, пронеслись предупреждающие крупные капли — и начался ливень.
Словно спохватившись, что заспалось, что двадцать дней суши, пожалуй, чересчур, небо разверзло хляби и вылило на изождавшуюся землю все, что имело, чем запаслось. Через край, ударно, в опрокид. Улицы мгновенно заполнились, стали как мелкие быстрые реки. Вода поднялась и заплескалась, облизывая кромки тротуаров. Редкие ранние машины тотчас остановились, выбрав местечко повыше. Рабочие, спешившие на смену, пенсионеры, которым при любой погоде не спится, и все случайные, как Ржагин, попрятались под навесы, выглядывая настороженно и пугливо.
Завидев пробирающуюся по брюхо в воде черную «Волгу», Иван не раздумывая рванулся наперерез. И ему повезло — водителю «как штык» надо было попасть в порт, чтобы встретить шефа, и они сговорились. Иван согласился, почти не торгуясь.
Водитель, молодой парень, беспрерывно матерился, объезжая по верхам, по тротуарам, застрявшие или с ночи оставленные автобусы, грузовики, жалкие легковухи. Ржагин, сидя рядом, удовлетворенно крякал, когда им удавалось благополучно миновать, казалось, непроезжее место, озерцо или огромную желтую лужу. Пытался подсказывать, да все неудачно, лучше справа, а водитель обходил непременно слева, эту бы с ходу, а они сбавляли и проплывали медленно, на первой, предельно осторожно. Профессионал, радовался Иван, как работает, как работает, дьявол, смотреть любо-дорого.
За городом вода спа́ла. Двигались приметно быстрее, однако по-прежнему одни, никто из других водителей не рисковал.
Дождь редел — дворники теперь за мах успевали очистить стекла.
По прибытии Иван хотел было накинуть сверху, но шофер лишнего не взял. Здесь уже капал обыкновенный летний — гроза бомбила город. Торопись, сказал водитель, вон твой «Комсомолец», скоро отчалит. Опоздаешь, еще пять суток придется куковать.
— Так ходит?
— По деревням же.
— Один на весь Байкал?