Волнение и страх пробирались в душу и Александр грезил поскорее оказаться дома. Он всегда находил там сладкое умиротворение – чувство, такое противоположное его внутреннему состоянию сейчас. Нечто влекущего в домашней атмосфере являлась привычная прелесть окружения. Александр испытал в этих стенах достаточно много, и накал этих чувств был так велик, что там, как следствие, зародилась некая сладостная квинтэссенция, осязаемая лишь его глазу. Благодаря ей, такой полюбившейся его сердцу, пережитые мгновения невольно оживлялись в памяти. Воспоминания тут же начинали рисовать Александру картины, на которых он плавал в блаженстве, найдя удовлетворение духовным порывам в книгах, где обычные, отштампованные чёрными красками на бумаге слова обретали какое-то волшебное свойство; восхищался маленькими, несущественными для общей картины мира, но такими драгоценными событиями, являющимися абсолютно всем и истинно сокровенным в жизни лишь одного человека, что подобный единичный блеск в сочетании с другими и есть разноцветное сияние всей человеческой судьбы – он созерцал это и на примере фильмов; наблюдал на холстах бурление жизни в замеревшем колыхании травы или же считывал глубинность мысли в переполненном чувствами лице засмотревшейся девушки, грудь которой вот-вот взволнуется глубоким вдохом после столь продолжительной остановки и судорожно покроется дрожью под испытываемым душевным огнём и изливающимися рыданиями.
Не буду говорить, с каким чувством отвращения Александр ступил на землю затемнённого участка. Он на ощупь отдалялся от умирающих огней озера, и только стоило потерять их из виду, как при столь же внезапных, сколь и кратковременных вспышках расплывчатой луны, тень домов выступила во всём ужасающем обличии, грозя своими острыми силуэтами, ничуть не уступая в эффектности серым раскидистым тополям, которые выросли перед Александром в незыблемых, наделённых несуразно-грубой силой, извращенных гигантов, со скрипом качающихся под гнетом уродливой наружности, тряся ветвями, половина коих была переломлена.
«Даже самые обыкновенные вещи предстают предо мной ужасными явлениями, и все благодаря фантазии…» – наш герой понимал, что нужно быть более хладнокровным и не давать воли смятению. Он крепился духом и старался подавлять панические атаки; но невозможно ввести в заблуждение человеческий мозг, когда тот имеет истинное представление благодаря зрительному источнику о происходящей ситуации. Александр не видел своих рук, не говоря уже о том, что происходит под ногами. Каждый новый шаг давался ему с большим усилием, ибо случалось все больше неуверенности и кошмаров, которых приходилось превозмогать, как в один момент на горизонте появился слабенький луч фонаря. Круг отчаянно вёл борьбу с густым туманом и, пытаясь отбиваться от навязчивых объятий пелены, плавно мерцал. Вскоре тонкий лучик вспыхнул, и последовал мощный всплеск света – он облил квадратное, размером с трехэтажный дом, сооружение. Александр сразу узнал триумфальную арку, над чьим декором трудился собственноручно, с тончайшей кропотливостью вырезая фигуры древнегреческих богов на её мраморных стенах. Со временем свет фонаря начал меркнуть, отчего стало ясно, что тот взрыв энергии забрал все последние силы; выглядело это так, словно луч зарастал бесцветным и густым мхом.
У Александра будто камень с души свалился: присутствие арки означало, что дом находится совсем близко, а точнее, является его началом, так как она и есть главный вход в его частные владения. Он успел сделать лишь четыре твёрдых шага перед тем, как очертания арки расплылись и улетучились. Наш герой оказался в сплошной, хоть глаз выколи, мгле. Встав, как вкопанный, он растерялся, ведь обернувшись, не увидел совершенно ничего, кроме тени, которая прямо на его глазах затягивала весь мир. Будто земной шар поглощался какой-то необъятной, невообразимой тварью, и он, крошечный человечек, находится в апогее всего этого хаоса, которым правит мрак.
Когда же Александр захотел дотронуться до зловещего черного тумана, который уже больше походил из-за своей густой плотности на невесомую, парящую в воздухе шерстяную материю, дабы осязать его, то ощутил что-то холодное, крепко схватившее его за кисти. Он инстинктивно ринулся в сторону, но тут же уразумел, что подобные попытки были пресечены ещё на корню: его окаменевшие конечности впились в бездонную темь. Всё, что Александр мог – наблюдать, как тысячи растущих из беспросветной пустоты рук кишат на его груди, вцепляются в локти и кисти, оплетают всё тело, разрастаются друг на друге и поднимают его вверх.