«Можно предположить, что, скорее всего, это был приступ, от которого темнеет в глазах и звенит ушах, и не мудрено, что совершенно не припомню, как оказался здесь. Повезло, что все-таки смог добраться до дома. – Сидя на обуви у комода, поджав под себя ноги, размышлял Александр. – Но со мной никогда прежде не случалось ничего подобного. И что это за приступ такой? Как вообще можно объяснить эти мрачные видения?»
Сия мысль затмила у него все остальные. Он пытался найти хоть капельку довода, пусть и выдуманного, главное – убедительного, чтобы оправдаться им пред терзающим воображением, которое обрадовалось представившейся волей, как едва уловимый звук от окна вывел его из задумчивости. «Кажется, кто-то стучится?» – подумал Александр, и с удивлением заметил такую приятную на слух нотку робости, редкую в его век, что сразу же покорился вежливостью стучащегося. Но не успел покорённый и подняться с пола, как застенчивость незваного гостя бурно сменилась настойчивостью. Буквально три секунды спустя ему пытались разбить стекло.
Такой выходкой этот невежа, как по щелчку заставил собрать Александра все, покинувшие его некогда, силы. Никогда ему не приходилось слышать звука, столь раздражающего слух, отчего в районе шеи вдруг порывисто защекотало и, побежав внутрь, разлилось по голове. Александра начало бесить и это дурацкое дребезжащее стекло! Назойливость стука, как ему казалось, усилилась, и на теле выступили мурашки, руки покрылись лёгкой дрожью. Сосуд, отведённый душе человеческой, был уже чересчур полон чувством раздражения, отчего края его принялись изливаться и брызги полетели во все стороны. Мигом подскочив на ноги, Александр запылал ответить на нетерпение нетерпением. Распростертые кулаки были уже наготове. Иных доказательств в том, что его посмели дразнить прямо у себя дома, было уже не нужно, из-за чего развитое самолюбие забило тревогу, призывая покарать насмешника, все больше и больше подогревая бешенство. Уверяю тебя, никто и никогда не был так близко похож на льва, чем Александр в эту минуту: его соломенные волосы, и без того пышные, слегка приподнялись и будто бы надулись – это была самая роскошная грива.
Один резкий прыжок и он уже за углом коридора. Ещё семь могучих шагов – позади длинный зал. Теперь перед ним окно. Какого было велико его изумление, когда в окне, расположенном на третьем этаже, не оказалось ни души. Только одинокий мощный дождь бился о стекло, барабаня по наружному железному подоконнику, называемому, к слову, карнизом.
«Маленькие прозрачные частички вызывают у человека душевное волнение… будто доказывая всему свету о существовании возвышенных истин, гласящих о пути самоотречения во имя великого, они так же стремятся, преодолевая долгий путь, наделённый невзгодами, предварительно вкушая сладость жертвы, которую им предстоит принести… а в конце отчаянно расшибаются о предмет своего стремления, кидаясь в объятия мечте…» – Александр задумчиво вглядывался в подающие капли, медленно взбираясь к темным небесам по блестящему канату, состоящего из сплошных крошек серебра. Небо оказалось без единого просвета, что в секунду поразило его. В памяти всплыли недавние воспоминания.
Он блуждает среди чёрной небесной пышности. «Если все так плохо, и сейчас опять предстанет предо мной нечто невообразимое, – говорит он, на удивление, басисто-растянутым, не своим голосом, – то почему бы не попробовать обратить это в свою пользу? Будь это плод фантазии, передо мной наверняка предстанет то, что вздумается моему разгульному воображению… а значит, смогу увидеть всё, чего только я захочу». И он усердно принялся представлять олимп древнегреческих богов, вкладывая в это занятие большие силы. Общая картина ничуть не изменилась, когда он открыл глаза: здесь по-прежнему витали чёрные облака. Поведя ногой и убедившись, что ничего не сковывает его тело, что было, в общем-то, хорошей новостью на фоне остальных, Александр слегка ободрился и сделал несколько шагов по пышности, ступая, как ребёнок по сугробам, слегка проминая мягкую поверхность.
Ему хотелось найти олимп, чтобы насладиться объектом своего вечного восхищения, но далекий звук грома сбил его с пути. Петляя, он забрёл глубоко в глушь. Александра окружали сплошные дебри, похожие на лабиринт, которые как-то незаметно для него возвысились над головой. Всякий раз, когда глаза его жадно цеплялись за угол, который вёл непременно к выходу, пред ним представали до боли знакомые вещи и уводили в другую сторону. В тупиках он находил моменты прожитой жизни, в резких поворотах скрывались самые сокровенные мысли, а в длинных коридорах являлись ужасы вперемешку с мечтами – словом, всё, что находилось в лабиринте, имело тесную связь с Александром. Одна мысль, что странности поворотов предназначались именно для него, кидала его в смятение, однако, вместе с этим, вызывала и живой интерес.