Глава первая
Зенкали обнаружен
В тропиках, на воображаемой линии, где встречаются, сливаясь воды Индийского и Тихого океанов, лежит остров Зенкали. — Утопающий в зелени, Богом забытый край. Но однажды, впервые за всю свою историю, он в течение двух месяцев приковывал внимание всего цивилизованного мира, а также значительной части нецивилизованного — газетчиков, телевизионных комментаторов и тому подобного люда. Надо сказать, что произошедшее было столь бурным, что даже сегодня (хотя большинство ран уже зажило, — но ведь шрамы все еще напоминают о себе), если вы заговорите о птице-хохотунье в заведении «Мамаша Кэри и ее курочки», то рискуете схлопотать синяк под глазом, а то и этим не обойдется. А если заведете речь о ней в заново отстроенном Английском клубе, то с вами просто перестанут общаться.
Все началось в январе. Остров дремал под ласковыми солнечными лучами. Два вулкана — Тимбала и Матакама его охраняли. Островитяне же страдали от болей в печени и желудке, как обычно, объевшись и перебрав с алкоголем во время рождественских праздников. — Жареная индейка и сливовый пудинг плохо сочетаются с температурой тридцать пять градусов по Цельсию в тени. И ни одному островитянину (все лечились алка-зельтцером и питьевой содой) и в голову не могло прийти, что судьба гонит к ним через бескрайний океан нечто более смертоносное, чем ураган, цунами или землетрясение, — нового помощника для Его Превосходительства Политического Советника. Им был Питер Фоксглав, эсквайр[1] — высокий, обаятельный, светловолосый. От человека с такой невинной внешностью ожидать чего-нибудь плохого было бы странно, так же как, к примеру, от щенка пекинеса (если не знать, что щенок болен бешенством).
По прибытии в Джакарту Питер с тревогой обнаружил, что судно, которое должно было доставить его на Зенкали, было переоборудованным французским судном для ловли сардин, неопределенного возраста и сомнительных мореходных качеств. Им управлял толстый, небритый грек Аристотель Паппаятокопулос. Его команда — веселые жизнерадостные зенкалийцы. По их поведению было видно, что они ничего не смыслят в морском деле. А их готовность отправиться через океан на этом весьма подозрительном судне напоминала энтузиазм группы бойскаутов, собирающихся пересечь пруд в протекающем каноэ.
Все выкрикивали указания друг другу, но никто никого не слушал. А у этой «Андромеды III» был ужасающий крен на правый борт! Любой круглый предмет тут же скатился бы по палубе к леерному ограждению и плюхнулся бы в грязную воду гавани.
Бледно-кремовые чемоданы из телячьей кожи Питера, выбранные им с такой тщательностью в лондонском магазине тропической экипировки, явно не произвели впечатления на команду зенкалийцев — их небрежно перебрасывали друг другу коричневыми руками, царапая о леера и другие выступы. Наконец, чемоданы бесцеремонно бросили на мягко дымящуюся кучу гуано[2], оставив лежать на верхней палубе в носовой части судна.
Питер впервые пожалел, что не знает пиджин-инглиш[3], который все понимали в этой части света.
— Послушай, — обратился он к зенкалийцу твердым (как он надеялся) тоном, — юноша показался ему смышленее остальных, — это ты помощник капитана?
Парень был рослым, молодым, в потрепанных брюках, разваливающейся соломенной шляпе, с висевшим на шее ожерельем из крышек от бутылок кока-колы.
Изысканно вежливым жестом абориген снял шляпу и прижал ее к груди, обнажив при этом великолепные зубы, сверкнувшие в широкой доброжелательной улыбке.
— Это ты помощник капитана? — повторил вопрос Питер.
— Сахиб[4]? — юноша, ухитрился улыбнуться и в то же время озабоченно нахмуриться.
— Ты помощник капитана этого корабля? — спросил Питер в третий раз, говоря очень медленно и четко.
— Корабль! — Да, сахиб, — юноша, расплылся в улыбке.
— Так ты помощник капитана?
— Да, сахиб… корабль, — парень похлопал себя по шляпе.
По лицу и спине Питера градом катился пот. Его изящные белые парусиновые брюки приобрели грязный серый цвет, а стрелки, которые были на них еще два часа назад, исчезли бесследно. Ткань прилипала к ногам, и столь радовавшая его обновка теперь выглядела так, будто на ней ночевал динозавр, мучимый бессонницей. Больше всего на свете Питеру хотелось укрыться в тени, переодеться в сухое и выпить чего-нибудь прохладительного.
— Как тебя зовут? — спросил он, пробуя другую тактику.
— Дерево Андромеда[5] — без колебаний ответил юноша.
— Андромеда? Но это же женское имя… а, понятно, ты имеешь в виду, что корабль называется «Андромеда»?
— Да, сахиб, корабль, — обрадовался парень, видимо услышав опять знакомое слово.
Питер вытер лицо промокшим носовым платком и попробовал снова.
— Моя пассажир, — сказал он, указывая на себя и чувствуя себя крайне глупо. — Мне нужна каюта… я хочу, чтобы ручная кладь была доставлена в каюту… мне хочется прохладного напитка… я пассажир, смекаешь?
— Я дерево Андромеда, — повторил парень, явно обеспокоенный тем, что Питер не понял этого важного момента.
К счастью, прежде чем Питер успел призвать Всевышнего, чтобы тот поразил оболтуса на месте ударом молнии, у его локтя внезапно материализовался капитан. Исходивший от него аромат чеснока сразу перебил запахи копры, гуано и шести крайне упрямых коров, которых палубная команда с громкими мелодичными криками старалась разместить на палубе.
— Сэр, — сказал капитан столь глубоким и густым голосом, что, казалось, его должно было быть слышно даже в машинном отделении, — я капитан, Аристотель Папайятокопулос. Я к вашим услугам. Зовите меня просто — капитан Паппас. Здесь все меня так зовут, потому что им очень трудно неправильно произносить мое имя.
— Трудно неправильно произносить ваше имя? — переспросил Питер, думая, что ослышался.
— Да, сэр, у всех всегда возникают трудности, потому что они неправильно произносят мое имя.
Питер почувствовал, что разговор с капитаном Паппасом будет таким же содержательным, как и тот, который он только что имел с тем, кого он принял за его помощника.
— Очень рад вас видеть, капитан, — начал он. — Меня зовут…
— Румба, танго, вальс, — перебил его капитан, задумчиво скривив лицо, — полька, нет,… квикстеп, нет,… — Фокстрот! Ну, конечно!
— Что, прошу прощения?
— Не извиняйтесь, мистер Фокстрот. — Я запоминал ваше имя с помощью мнемоники… это греческое, вы понимаете… мнемоника для запоминания.
— Но меня зовут не Фокстрот, — озадаченно растерялся Питер.
— Разве нет? — переспросил капитан, удивленно прищурившись. — Что же тогда? Может быть, Пасодобль, а??
— Нет, — твердо сказал Питер, — меня зовут не Пасодобль, а Фоксглав! [6]
— Фоксглав… Наперстянка… — Капитан Паппас недоверчиво уставился на него. — Где же танцуют эту Наперстянку?
— Ее не танцуют… это что-то вроде… ну, это что-то вроде цветка, — объяснил Питер, впервые в жизни почувствовав неадекватность своего имени.
— Цветок… вы имеете в виду цветы, как в садах?
— Ну да, — ответил Питер.
Капитан навалился всей своей массой на перила и закрыл глаза.
— Фоксглав… — произнес он глубоким властным голосом. — Так… наперстянка, роза, георгин, анютины глазки…
— Интересно, если… — попытался вклиниться Питер.
— Анютины глазки, тюльпан, подсолнух, колокольчик, — продолжал капитан, не обращая на это внимания, демонстрируя широту своих ботанических знаний, — бегония, кувшинка, лютик, фоксглав.
Он открыл свои крошечные черные глазки, улыбнулся Питеру и торжествующе произнес:
— Все. Теперь ваше имя навеки в моей памяти! Это отличный способ запоминать, не так ли? Греческий метод… превосходный… самый лучший, да?
— Да, — Питер постарался, чтобы его голос звучал приветливо, — а теперь я хотел бы знать, не будет ли слишком сложно показать мне мою каюту, отнести туда мой багаж, а затем принести мне прохладительный напиток?
1
Эсквайр — один из низших дворянских титулов в Англии, помещик. Из вежливости титул Э. дается всем лицам образованным и принадлежащим к хорошему обществу.
2
Из птичьих экскрементов производятся лучшие натуральные удобрения в мире. Птичий помет, также известный как гуано, достиг наибольшего экономического значения в девятнадцатом веке, когда его начали экспортировать в США, Англию и Францию.
5
Парень плохо говорит по-английски, и вместо того, чтобы сказать «Андромеда сри», произнеся название судна (Андромеда III), произносит «Андромеда три», т.е. получается Дерево Андромеда.