Девушка подошла к отцу, поцеловала его и погладила по щеке:
— Иди домой, старый негодник. А мы с Питером сейчас поедем к Кармен, а потом я покажу ему дерево омбу. Думаю, к восьми буду дома. И смотри, чтобы больше не больше, чем одно яйцо крапивника! Иначе своими руками голову тебе оторву!
— Обещаю, обещаю, — Дэмиэн нахмурился. — Да, чуть не забыл. Тут тебя Друм искал.
— Что он хотел?
— Сути я так и не понял… Ты же знаешь, как он тарахтит без умолку. Говорит, что сделал важное открытие и должен встретиться с Ганнибалом или Кинги.
— Бедняжка. Они считают его занудой, и не подпускают к себе ближе, чем на километр.
— Он просил, чтобы ты повлияла на Ганнибала, и тот принял его. Говорит, это очень важно, но сказать он может только Ганнибалу или Кинги. Я обещал сказать тебе об этом.
— Ладно, посмотрю, что можно сделать. До свидания, многоуважаемый родитель.
— Да поможет тебе борода доброго короля Венцеслава, дочь моя, — медленно проговорил Дэмиэн. — Тебе и всех, кто с тобой в одной лодке.
Когда они уселись в карету Кинги, Одри вздохнула, а затем рассмеялась:
— Бедный отец. С тех пор как не стало мамы, он и пристрастился к бутылке. Я пытаюсь его контролировать, но он безнадежен.
— Выпивший он очарователен, — заметил Питер.
— В том-то и беда, — печально сказала Одри, — что он так чертовски обаятелен не только пьяный, и всегда добивается своего. Ну, поедем, я познакомлю тебя с Кармен, а затем — на свидание к дереву омбу. Можешь пощупать, поласкать его. Тебе ведь не скучно, правда?
— Как может мужчина скучать в твоем обществе? — удивился Питер. — К тому же, когда знакомишься с целой толпой чудаков, при всем желании не соскучишься.
— Ну, если тебе действительно станет скучно, тебе стоит только сказать. И тогда, чтобы тебе насолить, я бы отвезла тебя в Английский клуб. — Чтобы ты понял, что такое настоящая скука.
Карета Кинги мчалась по узким улочкам, заполненным яркими толпами. Навстречу Питеру неслись миллионы самых разнообразных запахов, сопровождающих жизнь человеческих существ. Запахи свежевыстиранной «воскресной лучшей» одежды, меда и трав от тысячи блестящих, липких сластей; запахи животных: вонь козлов, сладковатый запах коров, насыщенный, перебивающий все на свете запах свиней, сухой, затхлый запах куриных перьев и отдающий водой и тиной запах уток.
А вот целое море овощей и фруктов, воздействующих на наше обоняние не хуже, чем симфонический оркестр на слух. Нежной скрипке плодов личи[59] вторила виолончель плодов манго; ягоды винограда звучали, словно клавиши рояля; мощная чарующая мелодия органа досталась ананасу, а кокосовые орехи стучали, словно выбивая барабанную дробь.
Питер подумал, что не может быть ничего более приятного, чем проехаться по улицам в этом нелепом экипаже (перед которым люди расступаются, как в иных местах расступаются перед машиной «скорой помощи») с красивой девушкой рядом, ощущая, как весь Зенкали укладывается слоями у тебя в ноздрях.
Наконец они доехали до набережной и подкатили к приземистому двухъярусному зданию, в конце гавани у самой воды. Оно было построено в основном из плохо поддающихся разрушению бревен амелы. Но в том-то и дело, что остальные материалы, пошедшие на постройку, не отличались столь завидной прочностью, отчего здание выглядело, словно женщина в корсетах, которой они стали слишком большими из-за того, что она похудела. Построенное примерно в 1800 году, теперь здание выглядело так, словно кто-то игриво его подтолкнул и оно, потеряв равновесие, нависло над водой, над блестящими на солнце водорослями, над снующими пестрыми рыбами.
На фасаде здания — разноцветная неоновая вывеска: «Мамаша Кэри и ее курочки. Существуем с 1925 года». Питер и Одри подошли к большой черной уродливой двери, которая выглядела, словно вход в самую мрачную темницу древнего замка. На двери была прикреплена маленькая красная табличка с надписью: «Будьте как дома. Джентльменам — налево, дамам — направо. Плеваться строго воспрещается».
— Интересно, на месте ли сегодня Кармен, — Одри толкнула незапертую дверь.
Большая комната, обставленная как бар, но выглядевшая скорее как когда-то шикарный, но пришедший в упадок ночной клуб двадцатых годов. — Зеркала, вазы, полные цветных перьев страусов, гирлянды разноцветных лампочек, засиженные мухами фотографии застенчивых дам в кринолинах. Меж столов шныряли с десяток разномастных кошек; белые кролики с розовыми глазами и длинношерстные морские свинки прохаживались взад и вперед; на полу валялись, высунув языки и прерывисто дыша, четыре собачки. На насестах кричали и бормотали какаду и ярко-голубой ара с желтыми глазами. В углу стояла большая клетка, в которой препирались две зеленовато-серые обезьянки-верветки[60].
Столы с пластиковой верхом расставлены по всей комнате. За столом рядом с барной стойкой сидят двое. Мрачно нахмурясь неподвижно застыл капитан Паппас, перед ним массивная кружка пива. Напротив — Кармен Кэри — невысокая, очень толстая, с блестящими черными курчавыми волосами, выпуклыми голубыми глазами и ртом идеальной формы. Этот лук Купидона, казалось, был нарисован на ее лице. На кончике носа висит пенсне, от него к пышному бюсту тянется цепочка. На шее ожерелье из жемчужин — столь крупных, что ни один из известных современной науке моллюсков не мог бы произвести их на свет без риска для жизни. Пальчики ее пухленьких ручек украшены полудюжиной перстней. В обтягивающем шелковом платье цвета морской волны с развевающимися кружевными вставками, с безупречно гладкой кожей, она выглядела женственной и привлекательной. Было очевидно, что она была очень красивой женщиной до того, как заплыла жиром. Перед ней стаканчик с мятным ликером розовые, как фламинго, ногти выбивают по столешнице быструю нервную дробь, но затем перестают.
Картина наблюдалась любопытная. — Капитан Паппас мрачно смотрит на женщину, а в ее голубых глазах досада, губы надуты. Со стороны казалось, будто она и капитан Паппас играют в шахматы и застыли над трудной позицией.
Кармен Кэри делает долгий прерывистый вдох и начинает говорить медовым аристократическим голосом:
— Ну, что сказать, капитан Паппас, что сказать — ты лишь всего-навсего чертов грек, и больше ничего.
Капитан Паппас прищурил свои маленькие глазки цвета черной смородины:
— Я грек, но чертов ли — это вопрос спорный.
— Я не знаю, кто кроме грека осмелился бы потребовать с меня такую цену за перевозку юных леди. — Это форменный грабеж на большой дороге.
— За перевозку шлюх полагается надбавка!
Кармен вспыхнула. Ее щечки залились краской, но явно от гнева, а не от стыда.
— К твоему сведению, капитан Паппас, мои юные леди не шлюхи! — Это было произнесено она с такой аристократической холодностью, что капитану на мгновение даже стало неловко за свою прямоту.
— Да? Если не шлюхи, то кто же?
— Компаньонки джентльменов.
— Для меня, шлюха — это шлюха. — Капитан, пожал плечами, очевидно, не желая увязать в семантике. — Так что я настаиваю на прибавке за моральный ущерб.
— Не падай так в моих глазах, капитан Паппас. Ведь ты же не мошенник. Даже грек должен понимать, что честно вести дела, это для бизнеса лучшая политика. Неужели ты никогда не слышал слово «скидка»?
— Слышал, но за перевозку проституток ее не бывает.
После этих оскорбительных слов воцарилась молчание. Капитан и Кармен смотрели друг на друга, словно два самбиста, выжидающих удобного момента, чтобы, ухватив за запястье, бросить противника на ковер.
Вдруг Кармен, краем глаза увидев вошедших Питера и Одри, пронзительно взвизгнула от восторга:
— Мисс Одри! Мисс Одри! Какая прелесть! Какой сюрприз!
Она встала и вышла навстречу гостям, кланяясь и воркуя, словно голубка, ее лицо расплылось в улыбке:
59
Личи — вечнозеленое дерево с раскидистой кроной, высотой примерно 15 м. Плоды 2,5 — 4 см. Вкус — виноград + клубника, винный оттенок.
