— Что ж, профессор Друм, поскольку вы отказываете мне в доверии, поэтому предлагаю вам изложить суть вашей проблемы в письменном виде, запечатать, и я передам ваше сообщение непосредственно королю или Ганнибалу. А сейчас, извините, у меня был очень напряженный день, и я хотел бы поужинать и лечь спать.
Он демонстративно поднялся на ноги. Но Друм поставил свой стакан и протянул умоляюще руки.
— Мистер Фоксглав, мистер Фоксглав, — заныл он. — Пожалуйста, выслушайте меня! Мне нужна аудиенция. Моя научная щепетильность не позволяет излагать это утверждение на бумаге — до тех пор, мой эксперимент не будет завершен и моя гипотеза не станет истиной.
— Так подождите, пока закончите эксперимент, — отрезал Питер, — а затем изложите все на бумаге и передайте тому, кого считаете человеком ответственным.
— Я вижу, у вас не учили естественным наукам, — сказал Друм.
— Зато меня учили хорошим манерам. Доброй ночи, профессор.
Друм расплел свои волосатые ноги, и, подобрав выпавшие у него из карманов коробочки, пробирки, — встал:
— Вы еще пожалеете об этом, мистер Фоксглав, очень пожалеете!
— Я вам еще раз повторяю: изложите мне суть вашей проблемы или доверьте ее бумаге, и я передам ее в вышестоящие инстанции. Больше ничего сделать не могу.
— Хорошо, а если завтра мой эксперимент завершится, — могу ли я снова нанести вам визит? — спросил Друм, весь съежившись, с улыбкой горгульи, судорожно сжимая руки в карманах.
— Безусловно, — неохотно согласился Питер.
— Остается надеяться, что это не будет слишком поздно, — Друм, вытер нос тыльной стороной ладони и протянул ее Питеру. — Спасибо вам за доброту. Извините, что отнял время. — И Друм украдкой, бочком выскользнул из комнаты.
Питер тут же бросился мыть руки, а затем налил себе порцию виски куда больше предыдущей. Решив доложить о визите Друма Ганнибалу, Питер поднял трубку и впервые испытал на себе капризы телефонной сети Зенкали. Из трубки раздался звук, похожий на пистолетный выстрел, а затем жужжание и бульканье, как будто пчелиный улей, погрузили в ванну с водой. Набрав, номер Ганнибала он услышал в трубке голос, доносившийся будто с того света:
— Да, сахиб, мистер Фоксглав, с какой стороны вы хотите поговорить?
— Кто это? — озадаченно спросил Питер
— Наполеон Ватерлоо, сахиб.
— А мистер Ганнибал дома?
Последовала длительная пауза, но было слышно, как Наполеон Ватерлоо с кем-то переговаривается,
— Иисус говорит, что мистера Ганнибала нет дома, — неожиданно ответил Наполеон Ватерлоо.
— Иисус?! — удивился Питер, так до конца и не успевший привыкнуть к зенкалийским именам.
— Да, сахиб. Иисус говорит, что Ганнибал поехал в Дом правительства. Соединить вас с Домом правительства? — спросил Наполеон Ватерлоо.
— Соединяй. — Питер, понял, что диск на его аппарате совершенно бесполезен и служит разве что украшением столь хитроумного устройства. Соединение происходило хоть и с шумом, но быстро — сначала с центральным полицейским участком, потом с рыбным рынком и, наконец, к радости Питера, с Домом правительства. Трубку взял сам Ганнибал. Питер рассказал ему о визите Друма.
— О, этот несносный человек. Даже жаль, что он такой отталкивающий. Ведь он, очень умен и с ним интересно, когда он говорит по своей специальности. Но ты сам видел, как он любит напускать таинственность. Его последняя детективная история (он чертовски интриговал нас с Кинги), вылилась в то, что он, всего-навсего, обнаружил новый для науки вид медуз и хотел назвать его в честь Кинги. Да не принимай ты его всерьез! Понимаю, тебе обидно, что он держал себя с тобой так грубо, но он со всеми так, и непонятно, почему бы он стал делать для тебя исключение.
— Ну, я просто подумал, что должен доложить.
— Хорошо. Но у меня тут внутренний кризис и мне положительно не до Друма.
— А что стряслось? Могу ли я чем-нибудь помочь?
— К сожалению, нет. Леди Эмеральда только что обнаружила, что у нее недостаточно простыней для VIP-персон. Что же мне, жертвовать свои на общее дело, а самому париться под одеялом!? — раздраженно вскричал Ганнибал. — Эх, намылил бы я шею британскому правительству за такую скаредность.
— Я тут отлучусь на пару дней. Хочется побродить по долинам реки Матакамы вместе с Одри.
— Ладно. Жаль, что мне с вами никак нельзя, хотя у меня есть странное, возможно необоснованное подозрение, что вы предпочли бы поехать вдвоем.
Питер усмехнулся.
— Да смотри не заблудись в этих долинах — они даже как следует не нанесены на карту, и искать вас, в случае чего, будет чертовски трудно.
— Хорошо, я буду осторожен, — пообещал Питер.
На следующее утро Питер и Одри выехали в горы. Погода была прекрасной, и они решили не брать с собой палатку. Но два теплых спальных мешка захватить пришлось, ибо, как ни жарко на Зенкали днем, ночью в горах довольно прохладно.
Одри решила, что четыре маленьких пирога испечь легче, чем один большой, а рюкзак Питера был полон консервов, спичек, чая и всего другого, необходимого, чтобы сделать жизнь в течение следующих двух дней сносной. Он также захватил с собой тонкие нейлоновые веревки и фотоаппарат.
Небо сияло голубизной. Одри выглядела особенно восхитительно. Красная дорога вилась по широкому склону вулкана Матакамы. На обочине сидели мангусты, их хитрые маленькие мордочки с интересом наблюдали за машиной, затем зверьки шмыгнули в кусты. Вот дорогу переходит стадо диких свиней — маленькие, толстые, черные, с выпуклыми брюшками и отвислыми ушами. Когда машина к ним приблизилась, они в испуге принялись визжать, фыркать и пихать друг друга пятачками.
Вскоре наши путешественники добрались до тех диких краев, где небольшие долины притоков ответвлялись от главной долины реки Матакама. Здесь, изучив карты, которые захватил Питер, они решили сначала исследовать три ее небольших северных притока.
Для этого они перебрались на другую сторону реки, перепрыгивая с камня на камень. Это было опасно, так как камни были очень скользкими, покрытыми ковриками растительности, которая цеплялась корешками за трещины камня.
Переправившись, стали пробираться вверх по долине притока. Зимородки тревожно кричали при этом вторжении на их территорию, мелькая во мраке леса.
Приходилось прорубать себе путь через заросли китайской гуавы[42]. Там, где лес был не столь густым, земля была усеяна бледно-красными цветами, повсюду росли кусты дикой малины, их красные, как рубин, плоды размером с мелкую сливу были очень сочными, но невкусными. Питер тщательно помечал пройденный путь, чтобы они могли снова найти дорогу назад.
Среди листвы кормились дружные пары скромных маленьких голубей — серых с бронзовыми пятнами на крыльях. Они были настолько ручными, что продолжали свою трапезу даже тогда, когда Питер и Одри приближались к ним вплотную.
То тут, то там вздымались пальмы путешественника[40], словно открытые дамские веера, неизвестно зачем оказавшиеся посреди леса. На их длинных ядовито-зеленых листьях грелись на солнце ящерицы фельзумы[41]. Драконово-зеленые, с алыми и синими пятнами на боках, элегантные, красивые, — развалились внимательно наблюдая за окружающим золотистыми глазами на слегка наклоненных головах.
Пробираясь сквозь чащобу, Питер и Одри шли под дождем фруктовой шелухи, которую роняли маленькие изумрудные попугайчики, кормившиеся на верхушках деревьев. Радуясь жизни, эти милые птахи весело перекликались друг с другом.
К вечеру они исследовали первую долину и были на полпути ко второй. На небольшом скалистом мысу разбили на ночь лагерь. Отсюда, с небольшой поляны, окруженной с трех сторон «огненными» деревьями[22], открывался прекрасный вид на лес внизу и далекое море.