— О, Кинги, как ты умен! — Восхитилась Джу.
— Благодарю, — величественно произнес Кинги.
Он встал с кресла, давая понять, что аудиенция окончена, и поникшие духом представители католической и англиканской церквей, а также торжествующая Джу удалились.
— Ну, мальчики, — сказала она, когда они вышли из дворца, решив посыпать раны «мальчиков» солью, — я спешу. Моя паства меня заждалась. У нас сегодня репетиция хора.
… В таких запутанных ситуациях, как эта, когда трудно понять, что в действительности происходит, когда каждый ловчит, отстаивая свой интерес, и подозревает всех других в том же самом, случаются удивительные вещи. Люди принимают на веру такое, над чем в обычных обстоятельствах просто бы посмеялись. Поэтому, когда кто-то пустил слух, что вся популяция хохотуний была тайком отловлена и спрятана не где-нибудь, а в Английском клубе, ни один истинный зенкалиец ни на мгновение не усомнился в этом.
В результате у стен Английского клуба столкнулись злобно настроенная банда гинкасов, вознамерившаяся перебить пойманных птиц, и команда доблестных фангуасов, вознамерившаяся помешать этому.
Произошло это в тот час, когда обычно все английские поселенцы на Зенкали, общим числом около тридцати пяти душ, собравшись в клубе, попивают напитки со льдом, флиртуют с чужими супругами, почитывают «Панч» или «Иллюстрейтед Лондон ньюс» месячной давности, играют на бильярде или в крокет, а то и просто сидят на скамеечках и обсуждают поведение аборигенов.
Несмотря на безобразное поведение зенкалийцев в последние дни, англичане были по-прежнему убеждены, что благополучно отсидятся за высокой, аккуратно подстриженной живой оградой. Что бы там ни творили снаружи зенкалийцы, англичане верили, что здесь, в ухоженном райском уголке, они в полной безопасности. Каково же было их удивление, когда высокая живая ограда оказалась поверженной лавиной дерущихся фангуасов и гинкасов.
Табби Фортескью, удалой регбист с мощной мускулатурой и без единой извилины в мозгу, схватил крокетный молоток и проломил несколько черепов — как фангуасских, так и гинкаских. Потребовались дружные усилия пяти дюжих зенкалийцев обеих этнических групп, чтобы совладать с ним и потерявшего сознание бросить в заросший лилиями пруд, являвшийся одной из достопримечательностей Английского клуба.
Мелани Трит, хрупкую старую деву, любимым занятием которой было рисовать акварели на местные сюжеты, близорукий вдрызг пьяный фангуас зажал в углу и страстно поцеловал. После этого случая в творчестве мисс Трит стали все явственнее проступать эротические мотивы.
Сэнди Шор, владелец плантации деревьев амела, уронил свои очки и растоптал их. Став практически слепым, он, приняв секретаря клуба Билла Меллора за фангуаса, набросился на него с крокетным молотком, и Билл упал без сознания.
Миссис Меллор, обычно спокойная женщина, чьим хобби было вязание крючком и приготовление варенья, была настолько взбешена этим нападением на своего мужа, что Шор тут же получил от нее по затылку бутылкой мятного ликера, и отправился в нокаут, с порядочной раной на голове.
Кавардак был кошмарный. Лужайка для крокета и площадка для боулинга, за которыми ухаживали годами, подстригали, укатывали, за несколько минут превратились во вспаханное поле — по ним катались, топтались, сражаясь, зенкалийцы и англичане. Мачете и бильярдные кии, дубинки и крокетные молотки, копья и бутылки нанесли непоправимый ущерб ухоженному газону.
Какой-то гинкас решил стяжать себе лавры Герострата, и пламя охватило Английский клуб, — симпатичное белое дощатое здание с широкими верандами.
Сгорело все. И чучела голов животных, и многолетнее собрание подшивок «Панч», и пожелтевшие групповые фотографии старейших членов клуба, и регистрационный список членов, не менее сложный и запутанный, чем родословное дерево королевской семьи какой-нибудь европейской монархии.
К тому времени, когда подоспели лоамширская пехота, полиция и пожарная команда, от здания остался только почерневший тлеющий остов, а территория выглядела так, как будто на ней порезвилось стадо буйволов.
Каждой из двух имеющихся на Зенкали машин «скорой помощи» пришлось сделать по десять рейсов, чтобы перевезти в госпиталь всех пострадавших участников побоища. А так как госпиталь не был рассчитан на такое количество, пришлось один из шатров, установленных для праздничных торжеств, перенести в больничный сад.
Давно не видывала такого наплыва «постояльцев» и местная тюрьма, так что всех, кто сидел там за мелкие правонарушения, пришлось отпустить по домам, взяв с них торжественную клятву, что в надлежащее время они сами вновь явятся для отсидки.
И гинкасы, и фангуасы расценили налет на Английский клуб как свою крупнейшую победу. По мнению же англичан, это событие — их арьергардные действия и последующее поражение — можно рассматривать как моральную победу, подобную Дюнкеркской эвакуации.[46]
Между тем число недовольных на острове возросло. Военный контингент, уже находившийся на Зенкали, получил подкрепление: в дзамандзарский порт вошел фрегат Ее Величества «Конрад», длительное время несший службу без захода в порты. Вполне естественно, первое, куда нацелился экипаж, было заведение Мамаши Кэри. Представьте же себе возмущение и гнев бравых моряков, когда они от миротворческих сил на острове узнали, что Кармен призвала своих юных леди к всеобщей забастовке в знак протеста против планов затопления места обитания птиц-хохотуний.
— Пусть говорят что хотят, мои дорогие, — доверительно сказала Кармен Питеру и Одри. — Я обожаю зверей и птиц и не потерплю жестокости. Когда я думаю о том, что этим бедным созданиям грозит затопление, у меня сердце кровью обливается. Пусть и у моих курочек сердце кровью обливается! Я так и заявила: «Девушки! Никаких услуг джентльменам, пока проблема не будет разрешена и угроза для этих бедных созданий не будет ликвидирована».
Гнев и возмущение бравых вояк были настолько сильны, что они готовы были собственными руками передушить этих самых хохотуний, если бы знали, где их найти и как они выглядят.
Тем временем капитан Паппас пришел из Джакарты с пополнением для заведения Мамаши Кэри в количестве шести особей. С ними прибыла группа журналистов и телевизионщиков. Вся группа выглядела настолько изможденной, что стало ясно: новые кадры Мамаши Кэри времени в пути даром не теряли. Впрочем, их ждал отдых: Кармен немедленно ввела их в курс происходящих событий, и девушек не пришлось долго уговаривать присоединиться к стачке.
Прибытие прессы и телевидения в таком количестве создало жилищный кризис. Чтобы его разрешить Питеру пришлось реквизировать небольшой отель «Восходящая луна», который держала единственная на острове китайская семья. Владелицу этого отеля звали невероятным образом — Приколотая Чанг. Питеру доставило большое удовольствие объяснение Одри, как появилось такое христианское имя:
Родители Приколотой не умели ни читать, ни писать, когда приехали из Гонконга. Попав на Зенкали, они сочли целесообразным принять протестантскую веру, и когда родилась их первая дочь, они должным образом крестили ее. Они хотели назвать ее «Приятный дух Цветка хризантемы» и поэтому попросили одного из своих соседей, знающего грамоту, написать имя на клочке бумаги, который затем большой английской булавкой прикрепили к покрывалу, в которое был завернут ребенок. Тогдашний протестантский священник недавно прибыл на остров и, как следствие, не освоил пиджин-инглиш. Не совсем понимая местных жителей, он старался этого не показывать. Когда он спросил гордых родителей, как они предлагают назвать ребенка, и услышал в ответ «Приколото», — так ответил отец, имея в виду, что имя приколото к покрывалу. — То, демонстрируя, что ему все ясно, священник не стал ничего уточнять, и прежде чем кто-либо успел остановить его или объяснить, окрестил ребенка, так и записав в церковной книге, Приколотая. Со временем Приколотая стала очень гордиться своим именем, до такой степени, что своего сына окрестила Альбертом Приколотым Чангом.
46
Сразу после завершения операции по эвакуации войск через Ламанш из Европы (из Дюнкера) ценой огромных потерь. В своем выступлении в Палате Общин 4 июня 1940 года премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль произнес фразу, ставшую крылатой: «Мы не должны характеризовать это спасение как победу. Войны не выигрываются эвакуациями» и далее «…мы будем драться в полях и на улицах, мы будем биться на холмах; мы никогда не сдадимся…»
Парламентарии и весь британский народ встретили эту речь аплодисментами, а фраза «дух Дюнкерка» стала синонимом сплоченности и мужества перед лицом страшной угрозы. Именно здесь британцы обрели ту солидарность и готовность к самопожертвованию, которые повели их в бой в Африке, Юго-восточной Азии и Европе.