— Ну, разошелся… — пробормотал рыжий боцман в "Бури".
— Ну-ну, Нгац, нечего нас обвинять, — мама Мабуса подбоченилась, вышла из прилавка. Блеснули при свете масляных ламп ее крупные коралловые бусы. Длинная юбка задвигалась, зашелестела, ладно обтекая крутые бедра смуглой женщины, — сейчас мирные времена, и пусть боги войны не обижаются на людей. Когда солнце поднимается в мире каждый день, мужчины думают о любви и усладе, а не о войне. О хорошем улове, об удаче и о кружке доброго пива в хорошей компании. Это правильно, Нгац. А старые боги пусть начинают покровительствовать удаче. Тогда и им понесут золото.
Нгац уже был изрядно пьян, потому слегка качнулся, прижал палец к губам и зашипел:
— Ш-ш-ш-ш, глупая баба, ш-ш-ш. Не слышат вас пока Рыцари Ордена. И вы их не слышите, — при этих словах Нгац вытаращил глаза и понизил голос.
В воцарилась тишина. Перестали стучать кружки, умолк смех и болтовня.
— Вы их не слышите, а они за вас думают. Клятые вы идолопоклонники. Придут, придут сюда Рыцари Ордена и сожгут храм Набары, а всех девочек подстригут коротко, оденут в черное покрывало, в длинные черные юбки и заставят молиться Всем Знающим. Вот тогда, когда кони их, закованные в железо, пройдут по вашим полям и улицам — ш-ш-ш — снова зашипел Нгац, оглянулся на дверь, словно Рыцари в железе уже стояли на пороге, — Вот тогда вы вспомните о Вакухе. Но будет поздно, потому что и его храм сгорит в огне. Орден Всех Знающих — вот что ждет нас. Помните мое слово, помните. А Моуг-Дган больше не придет. Потому что вы даже храма ему не построили. Ни одной дрянной курицы не принесли в жертву, ни одного медного гроша, дери вас Зменграхи! Дери вас всех Зменграхи!
Последние слова Нгац прокричал хриплым голосом. Рухнул на стул и поднес кружку с остатками пива ко рту.
В зале все еще стояла тишина. Такая странная, что Нок, взяв в руки поднос, замерла и пугливо оглянулась на дверь. Вдруг и правда стоят во дворе рыцари в железе?
— Вот что бывает, когда запиваешь "стылую" пивом, — проговорил кто-то в углу зала.
Нгац только поднял руку с вытянутым указательным пальцем и потряс ею в воздухе.
— Да хранят нас Духи Днагао, — громко сказал мама Мабуса, — уж им мы жертвы всегда приносим. О милости всегда просим. Так что, гневаться им не за что. А если уж нас духи Днагао не смогут защитить от Рыцарей Ордена, то и никто не защитит. И нечего зря кричать во время славного вечера, когда народ отдыхает от работы. Давай, Нок, не стой, неси поднос. Нечего глаза пялить на дверь. Ночь теплая и хорошая, море спокойное. Выпьем за тех, кто завтра поднимает якорь.
— И то дело, — тут же согласился рыжий боцман, взял двумя пальцами кусочек рыбы с подноса, макнул его в соус и закинул в рот.
— Принеси мне, Нок, еще пива, — попросил Нитман, — вот на кого любо глянуть, скажу я вам всем. Отличная выросла девчонка у тебя, Мабуса. Где такую еще найдешь?
— Что, нравится моя девочка? — засмеялась мама Мабуса, и длинные кольца сережек в ее ушах бешено закачались в такт смеха.
— Ох, и нравится. Боюсь, что денег у меня не только на ее первую ночь, но и на десятую не хватит. Клянусь рыбьим королем Гуссом, дорого будет стоить любовь нашей девочки. Ишь, какие глазищи у нее, точно звезды.
Нок покраснела, опустила голову. Поставила перед боцманом пару кружек пива и вернулась к прилавку.
— Подстригут ее Рыцари Ордена, — вдруг снова заговорил Нгац.
Произносил слова медленно, ворчливо и глядел прямо перед собой:
— Подстригут, натянут черное покрывало и заставят день и ночь молиться Знающим. Никто не познает ее любви, потому что для Рыцарей любовь жриц Ниабары — страшный грех. Черный грех. Черной грешницей назовут они Нок, помяните мое слово. И закончит она свои дни в каменном мешке, день и ночь вознося молитвы. А еще они заставят ее работать на поле. Поля у Рыцарей огромны. Собирать урожай, молотить, молоть. Вот что будет делать Нок. И замаливать, замаливать свои черные грехи. Смотрите, что ждет всех вас! — последнюю фразу Нгац выкрикнул, точно выплюнул в зал, — Дери вас зменграхи! Всех вас змнеграхи!
— Вот же пьянчуга, — зло сказала мама Мабуса и перестала улыбаться, — Что это ты тут каркаешь? Ты что, ведунья Хамуса, что ли, что бы мы тебе верили?
— Да-а-а, ведунья! — Нгац снова понизил голос и заскрипел, точно не смазанная телега, — а она предсказала… Помните? Помните, что она видела на празднике Золотых Колокольчиков четыре года назад? Коней, закованных в железо, видела она. Вот тут, на наших улицах, у наших храмов. Кони в железе! Бойтесь их, люди!