— Откуда ты знаешь старейшину той деревни? — задала она вопрос.
— Вырос там. Родился я в Верхнем Королевстве, а жил здесь, в Нижнем. Брат мой меня растил. Был он кузнецом, работал в кузнице.
— Это было до того, как ты стал Моуг-Дганом?
— И до, и немного после. Я расскажу тебе как-нибудь, но не сейчас. Сейчас, Птица, я не хочу об этом говорить. Совсем скоро мы окажемся в Тхануре. Сделаем запасы еды и постараемся уехать оттуда до темноты. Мне надо увидеть Игмагена, хотя бы издалека. Хочу понять, что задумал этот старый маг. Баймы просто так в этих местах ходить не станут, и стронг появился не случайно. Наверняка Игмагену что-то известно.
— Поковыряешься в его голове?
— Да, именно это и хочу. Задача проста, самим остаться незамеченными, чтобы не влезать в новые неприятности и не убивать новых людей, увидеть Игмагена и убраться с города. Вот и все.
— А после домой?
Саен усмехнулся, бросил на Птицу быстрый взгляд и спросил:
— Соскучилась по Каньону?
Птица кивнула.
— Я тоже. Я тоже хочу домой. Вернемся, если все сложится.
В Тханур они въехали к полудню. Высоченные городские ворота, оббитые железом и украшенные многочисленными и не очень понятными изображениями колеса, суровые стражники в железных кольчугах, железных шлемах и железных наколенниках, грязная дорога, грязные телеги, грязные люди, грязное небо. И нудный, тоскливый колокольный звон, вынимающий душу — вот что увидела и услышала Птица.
Тханур не казался ни величественным, ни красивым, ни загадочным. Древним — да, камни стен посерели, камни мостовых повыскакивали, оставляя заполненные грязной жижей окошки. Город гомонил сотнями людских голосов, но это не был радостный, живой гомон. Скорее ворчание, жалоба. Нудное сетование на суровую, злую судьбу, на немилость духов, на гнев Создателя.
Их пропустили за плату — каждый, кто попадал в город, должен был заплатить сидящему у ворот рыцарю с лысой головой и грязно-белым плащом мелкий медный грош.
— У тебя две лошади и девушка, почтенный, с тебя четыре медяка, — не поднимая головы, буркнул Саену этот почтенный служака.
Саен хмыкнул и сунул ему медяков — их наменяли по дороге в Тханур у одного торговца.
Улочки лениво забирали вверх, скалились многочисленными лужами, нависали над головой потертыми вывесками. Скрипели дверьми, постукивали ставнями. Лаяли собаки, плакали дети, ругались мужчины.
Женщин и слышно не было. А если и попадались, то Птица таращилась на них и не могла глаз отвести — закутанные в платки, темные, худые, страшные — они казались существами без пола, без красоты, без имени. Не женщинами — а фуриями казались.
Саен велел Птице закрыть голову капюшоном, надвинуть на самое лицо, чтобы не показывать голову.
— Мы смотримся состоятельными людьми, к нам претензий не будет. Но смотри, чтобы капюшон не свалился с головы, для здешних это все равно, что ты останешься голой, — велел он.
Заехали в одну из самых больших и нарядных лавочек, где у прилавка им приторно заулыбался суетливый круглый мужчина с небольшой сережкой в ухе. Тут же принялся совать на прилавок различный товар — среди них и платки и длинные юбки, и вязанные из серой пряжи носки. Саен попросил у него небольшую головку сыра, самого дорого и самого лучшего. Муки, пару колец колбасы, изюма и баночку меда.
Мед тут же открыл, попробовал, почерпнув кончиком ножа, сморщился.
— Засахаренный мед у вас, почтенный. И трав совсем не чувствуется. Откуда везете?
— Так, с юга, с наших деревень привозят его. Хороший мед, бери, господин приезжий, не пожалеешь, — мужчина расплылся в подобострастной улыбке и кинулся выискивать на полках еще что-то.
Хлопнула входная дверь, появилась на пороге худенькая фигурка, замотанная в платок. Юбки доставали до пола — грязные подолы, обтрепанные края. Поклонившись, девушка поцеловала деревянный круг на груди, подняла голову. Совсем юная, темноглазая, миловидная.
Красота ее была трогательной и беспокойной. Спрятанная под платком, под худобой и бледностью, она проглядывала в быстром движении тонких бровей, в грустно сжатых полных губах, в изящной, мягкой походке.
— Чего тебе? — мигом переменился хозяин. Вся его приветливость слетела с лица, как листья слетают с деревьев.
— Мне бы шерсти овечьей, матушка послала.
— А сама матушка почему не пришла?
— Болеет. Вот уже пятый день не встает с кровати… Очень просила. Шерсти и муки.
— А деньги? Деньги у тебя есть?