Птица уже и сама почти замерзла, когда увидела приближающегося к ним всадника. Она не сразу смогла его разглядеть как следует, но сразу почувствовала и угадала, что это Саен.
— По коням, ребята. Игмаген со своим отрядом только что выехал из Тханура. Он знает, где можно найти Лису, его ведут Невидимые. С ним много Невидимых. Нам надо постараться опередить его.
— Как ты узнал? — не удержалась от вопроса Птица.
— После расскажу. Он выехал пару часов назад через вторые городские ворота — не хотел, чтобы его лишний раз видели. Карта — это его тайна, он молчит о ней. Пошевеливайтесь, если хотите увидеть свою сестру, парни!
И они понеслись сквозь лес. Саен не стал объяснять, как он найдет дорогу, но тут уже и сама Птица стала понимать. Он объехали Тханур и пустились в путь от тех самых, запасных маленьких ворот, что выходили на юго-запад. Птица видела следы отряда на снегу и чувствовала, что в этих местах совсем недавно прошли Невидимые. Слишком много Невидимых. Она улавливала их недавнее присутствие, как охотничий пес улавливает следы преследуемой дичи. Глазами это было невозможно увидеть, но как ясно читались следы в застывшем, слишком холодном воздухе! Как хорошо ощущалось недавнее присутствие темной силы. Большой силы. Неужели снова предстоит битва?
— Они направились в тот лес на холме, — Саен оглянулся и мотнул головой, показывая направление Птице, — мы срежем, с другой стороны подъем будет короче, хотя и более крутой.
Птице казалось, что они слишком медленно двигаются. Близнецы все время отставали — их мул шел слишком медленно. Да и собственная лошадка преодолевала подъем с натугой. А Саен торопился, сгорал от внутренней тревоги, от злости и ярости — и все его чувства передавались Птице.
Обогнули узкие ручьи, срывающиеся со склона в снежную пропасть. Добрались до низкой хижины, опускающей свою крышу чуть ли не до земли.
— Оставайтесь тут, — торопливо велел Саен братьям и ловко спихнул со своего коня Дагура, — Птица, ты со мной!
Ярость звенела в нем гораздо сильнее тревоги. И Птица понимала, что он желает убить Игмагена. Просто убить — и все. И жажда смерти в нем сильнее желания спасти. Гораздо сильнее.
Уже чудился откуда-то издалека оружейный звон и храп лошадей. И даже временами долетал девичий крик. А чуть позже Птица могла бы поклясться, что слышит горестный плач.
Деревья летели навстречу — заснеженные, угрюмые. Хотелось понукать лошадь и кричать: "быстрее, быстрее…"
Быстрее, надо добраться, надо успеть. Надо обязательно успеть…
— Я проклинаю тебя, Игмаген! Создатель, пусть он сдохнет! Пусть он будет проклят! — разрезал звенящий мороз девичий голос, полный хриплого горя.
Лошадь Птицы, вслед за вороным Саена, выбралась на прогалину. Место битвы — вот что это! Мертвый человек, раскинувший руки и уставившийся глазами в небо — Птица сразу узнала его. Это Набур, тот самый Набур, которому они уже однажды спасли жизнь. Видать, не улыбнулась ему удача…
Еще один человек в крови и над ним рыдающая Лиса, кричащая в ясное небо проклятие.
— Он уже проклят… — неожиданно спокойно сказал Саен, спрыгивая с коня.
Глава 27
— Храм Трех Стихий находился в Зумме. Его построили перед самым открытием Двери и люди в Суэме еще не знали, какие в этом храме скрыты возможности. Зумма ведь была очень теплым городом, где не было зимы, всегда светило солнце, текли полноводные реки и с гор дули ветры. Вот, зуммийцы и научились собирать силу ветра, солнца и воды. Можно себе представить, как огромны были эти силы. Зуммийцы накапливали их в сиреневых камнях — таких больших, прозрачных. Каждый камень обладал невероятной силой. И зуммийцы умели эту энергию извлекать из камней. Они надеялись, что с помощью силы трех стихий сделают жизнь более удобной и спокойной. Но была открыта Дверь Проклятия и дальше вы сами знаете.
— Ничего мы не знаем, — сердито выдохнул Дагур, поморщился, качнулся на лавке и толкнул локтем стол.
Пламя, еле тлеющее в плошке с маслом, закачалось и чуть не погасло.
Лиса нахмурилась и посоветовала Дагуру заткнуться, после глянула на Галиена и пожала плечами — мол, я не виновата, что приходится быть такой грубой с братом.
Галиен сидел на деревянной такой пристройке — Птица даже не знала, как это называется — которая служила ему кроватью и находилась за перегородкой. Грудь Галиена туго охватывали белые полоски ткани, и сам он был бледным до желтизны, но, в целом, казался вполне живым человеком.