ГЛАВА 1
Вернер Кригер боялся. Третий год. Он боялся во Франции, на линии Мажино, боялся в Польше, при выходе войск к Висле, боялся в Белоруссии и вот теперь в России. Может быть именно этот страх, не позволяющий сломя голову бежать на верную смерть, помогал ему выживать. Мобилизованный в двадцать три года, не видящий смысла в этой войне, по молодости лет не разделяющий патриотических настроений, имперских идеалов, Вернер Кригер, однако, не стал ни подпольщиком ни дезертиром. Предать своих он не мог. Воспитанный на рыцарских романах, на громких словах о чести и долге, он был образцовым солдатом. Исправно выполнял команды господ офицеров, исправно ходил в атаку, исправно отстреливался, обороняя позиции своего взвода. Но при этом всеми силами пытался остаться незапятнанным войной. Пытался применить к ней благородный подход. В отличие от большинства парней своего взвода, он не добивал раненых врагов, не измывался над пленными, всеми способами избегал участия в расстрелах, и казнях , не трогал женщин. Не позволял себе привыкать, не позволял себе стать невосприимчивым. Всеми силами старался не допустить войну в свою душу. Хоть это удавалось и не всегда. Пытался оставить на ней хоть тонкий налет романтизма подвигов рыцарей Роланда.
За что был прозван во взводе Белоручкой. В общем, вел себя как человек, вынужденный воевать и делающий это аккуратно, как и все в своей жизни.
Но, к стыду своему, Вернер не пытался противостоять товарищам, которые были не столь щепетильны по отношению к противной стороне. Больше не пытался. Хотя в тот, самый первый раз, в маленькой польской деревушке, ему это все же удалось. Продержал ребят у порога единственного дома, где спрятались женщины, до появления офицера. Господин лейтенант мгновенно навел порядок, но потом товарищи по взводу устроили Вернеру бойкот. Представляете, каково это, когда тебя бойкотируют на войне твои же сослуживцы? Хорошо еще, что он не словил пулю в затылок, при атаке...
А тогда...
Едва лейтенант Штольц отправил распоясавшийся взвод на гауптвахту, молоденькая полька, которую он буквально вырвал из рук бугая Шинке и втолкнул в дом, перед которым занял потом оборону от своих же парней, догнала его, марширующего в хвосте колонны. Бормоча польскую тарабарщину, девушка украдкой и быстро нацепила ему на шею бечевку с амулетом. Вернер быстро оглянулся на своих, но, похоже, никто ничего не заметил.
Вернер потом часто вертел безделицу в руках. Затертая до блеска деревянная стилизованная фигурка птицы со сложенными крыльями притягивала взгляд, успокаивала нервы, расшатанные непрерывными сражениями. Вернер так привык к ней, что не снимал совсем. У него вошло в привычку сжимать безделушку в кулаке перед боем. Страх тогда немного отступал. Вскоре он пропал совсем.
Группа армий «Центр» наступала. Русские отчаянно оборонялись. Вернер завидовал и поражался их стойкости, отчаянной отваге, с которой она защищали каждый мало-мальски пригодный для обороны участок земли. Конечно, они сражались за свою землю. Забываясь тревожным сном в редкие минуты затишья, он завидовал еще одному у русских.
Мотивации.
Конечно, он предпочел бы сражаться на чужой земле, чем оборонять от врага свою. Но внезапно пришло отчаянное сопротивление разума, не желающего воевать за чужую землю.
Со временем в его взводе все поменялось, конечно. Тем более, что вскоре после прибытия на русский фронт состав самого взвода почти полностью сменился. Первый состав до единого человека полег в белорусских лесах. Вернеру везло. До сих пор, за все два года войны, он не был ни контужен, ни ранен.
*************** - Рядовой Кригер? - Это я. - Моя фамилия Штайн, Густав Штайн. Я состою в чине оберлейтенанта. - Так точно! Рядовой Кригер, господин оберлейтенант! - Вернер вскочил и вытянулся по стойке "смирно". Стоящий перед ним офицер не носил знаков различия. Штайн был суховат, жилист, очень коротко пострижен но, вопреки обычной для офицеров аккуратности - небрит. Его голубые глаза пристально вглядывались в лицо Вернера, словно оберлейтенант искал в нем какой-то изъян. Вернер бросил беглый взгляд на его одежду. Полевая форма сидела на оберлейтенанте, как влитая. Никакой привычной амуниции, которую солдаты, да и офицеры, всегда носят с собой. Даже "вальтера" не видно. Из оружия - только автомат за спиной. Когда оберлейтенант заговорил, голос его оказался тихим, но Вернер прекрасно разбирал каждое слово. - Кригер, - Штайн говорил быстро, отрывисто, - вы воюете в армии уже третий год. За все это время вы ни разу не были ранены. Весь ваш взвод погиб в одном бою, из которого вы вышли невредимым. Как вы это объясните? Вернер воззрился на него с недоумением. Вот это вопрос! - Не могу знать, господин оберлейтенант! - отчеканил он. - везет... - Это не везение, Кригер. Это свойство, которое в солдате я ставлю весьма высоко, имеет другое название. Осторожность. Я приветствую осторожность на войне, Кригер, потому что она не имеет никакого отношения к безрассудной глупости, которую многие ошибочно именуют отвагой. Я кое-что знаю о вас. И должен отметить положительные отзывы офицеров, у которых вы служили. Кроме того, что два года вас звали Белоручкой свои же, никаких нареканий на вас нет. Вернер задумался. Неужели Штайн действительно собирал о нем информацию? Да и кто он такой, в конце концов? - У тебя прекрасное зрение и слух, Кригер. Стреляешь метко. Спортсмен? - внезапно перейдя на "ты", оберлейтенант заложил руки за спину и качнулся на каблуках, не сводя глаз с разволновавшегося от неожиданности солдата. - Не могу себя таковым называть, господин оберлейтенант.. В школе только. Два года бокса. - Ясно. Следующий вопрос прозвучал совсем уж неуместно: - Кригер, вы бывали в штабе роты? Услышав очередную смену обращения, Вернер подтянулся. - Да, господин оберлейтенант, бывал. Оберфедфебель посылал меня пару раз за... - Меня не интересуют дела оберфедфебеля. - отмахнулся собеседник. - Скажите, какого цвета ворота на въезде в штаб? Вернер опешил, но ответил почти сразу: - Синего. - Темно-синего или просто синего? Он на секунду задумался. - Темно-синего... - Сколько часовых находится на посту по левую сторону от ворот во дворе? Сколько человек... Вернер засомневался. Вроде он всегда видел двоих.. Хотя нет.. В последний раз один из них отходил в караулку. Вернер запомнил его, потому что солдат сильно хромал. - Трое, господин Оберлейтенант! Хотя чаще я видел двоих. И хромого... - С кем вы общались в штабе? - С господином оберстлейтенантом Шенке, господин оберлейтенант! - Сколько раз вы беседовали? - Один, господин оберлейтенант! - У Шенке не хватает одной фаланги на пальце. На каком? - Эээээ... - под взглядом Штайна Вернер занервничал. - На указательном, правой руки. - На каком пальце он носит кольцо? - Ээээ.. я могу ошибаться... - замялся он. - Не можете. - перебил оберлейтенант. - На мизинце правой, господин оберлейтенант! - отчеканил Вернер. - Что изображено на печатке? - Мне показалось, что глаз, господин оберлейтенант! - Это всевидящее око масонов, Кригер. Слышал о нем? - Никак нет! - Вернер замялся под взглядом Штайна, внезапно поняв, что от этих холодных глаз не скроется никакая ложь. - Вернее.. Да. Я читал... - Что именно? - "Мораль и догма" Альберта Пайка. Офицер одобрительно усмехнулся. после чего повернулся, чтобы уйти. - Ну вот что, Кригер. В твоей злополучной части тебе делать нечего. Я подам рапорт о переводе тебя в мою группу. Не вздумай погибнуть до назначенного срока. - Простите, господин оберлейтенант... Что это за группа? - поинтересовался сбитый с толку Вернер. Штайн остановился, посмотрел на него через плечо. - Войсковая разведка.