Это прозвучало проникновенно. Парень даже вытаращил на меня глаза.
— Ты мой лучший ученик. Ты гений. И… и все у тебя будет здорово. И так, как ты хочешь.
Симаков умудренно покачал отросшими волосами: мол, откуда вам знать, Галина Евгеньевна, что вы вообще понимаете в жизни.
— Будет-будет. Вот увидишь.
Мне показалось, он мне поверил.
— Ладно. Ну, я это… полетел. Мне еще к олимпиаде по русскому готовиться.
И в школу завтра придешь, чуть не спросила я. Но не спросила. Решила не портить пафос момента.
Севка отбыл. Вороны снялись за ним, перекаркиваясь, потом опустились на деревья в сквере. Я наблюдала, как они рассаживаются, как перелетают с ветки на ветку, добиваясь оптимальной схемы размещения с упорством музыкантов из басни Крылова. Да, вот эти — настоящие…
— Кар-кар-кар-кар!
А вот эта — ненастоящая. Холера!
Жирная встрепанная ворона, единственная оставшаяся на крыше, слетела с жестяной трубы, опустилась рядом со мной. И полыхнула вспышкой.
Лебедев из газеты моральной оппозиции. Тот самый, который помог Севкиным приемным родителям усыновить его. Тот самый, которого я терпеть не могу. Морда как калорийная булка, пуловер с британским гербом почти скрывает пузо, джинсы внатяг на толстеньких окорочках. Типичный защитник беднейших слоев населения, одно слово.
— Ха! Ха! Ха! Ха! — повторил он мефистофельский смех. Сцопал почти полную бутылку, осмотрел этикетку, брезгливо выпятил губу и тут же припал к горлышку.
— От пива толстеют, — сообщила я.
— А юношескому организму тем более вредно, — ответил Лебедев. — Что у него стряслось? В классе обижают? (Я промолчала.) Конечно, развели там у себя платное образование. Детям богатеев все можно, а парень из детдома — существо второго сорта.
— Сева не из детдома, — очень спокойно сказала я. — Сева живет в семье. Ты же и помог, спасибо. Чего теперь чепуху несешь?
— А что с ним тогда такое?
— А тебе зачем это знать?
— Чувствую ответственность за его судьбу, — торжественно заявил Лебедев.
— Расслабься. За него отвечают родители и учителя.
— Не могу расслабиться. А что касается за учителей — эти учителя за себя-то отвечать не в состоянии, хи. При том уровне нравственности… после всего, чему я был…
Везучий он все-таки. Вовремя поднял на меня глаза. Я не собиралась возмущаться, взвизгивать «да как ты смеешь», или «ну ты и сволочь», или там хлопать его ладошкой по калорийной физиономии. Я изготовилась заехать ему кулаком в нос, как только он выскажется достаточно определенно. Давно хотелось, с того самого дня, когда он подглядывал за мной и Летчиком Ли через окно, да случая не было. А тут как раз сидит очень удобно, слева… а кулак я сжимаю по-мужски, привычка такая с детства… может, масса у меня и невелика, но импульс будет приличный… Думаю, выражение лица у меня стало не по-доброму светлое, так что интуиция Лебедева оказалась на высоте: он не кончил фразы и закашлялся.
— По спине стукнуть?
— Кхм-кхм…. нет, спасибо, все нормально. А расскажи тогда, что это у вас за дела с «Веникомбизнесом»?
— Тебе-то это зачем?
— Работа у меня такая — все знать. Я, видишь ли, журналист.
— Твоя газета это напечатает?
— Газета — нет. А вот наш виртуальный еженедельник — да.
— Наш? Это ты себя зовешь во множественном числе?
Мне, как и всем, было прекрасно известно, что «Красного зверя. ру» Лебедев делает один, сам себе и главный редактор, и обозреватель, и репортер, и веб-дизайнер, и, что ужаснее всего, — сам себе отдел юмора. И название сам придумал. Сколько ни объясняли ему доброжелатели в гостевой книге, что красный зверь — это объект пушного промысла…
— Нас много. Больше, чем ты думаешь.
— Двое? Или трое?!
Лебедев оскорбленно хрюкнул и отвернулся. Мне стало стыдно. Человек с убеждениями, какими то ни было, — в наше время редкость. А издеваться над чужими убеждениями — дурной тон. Сейчас среди левых начали появляться и симпатичные, и умные, и даже бескорыстные… другое дело, что на отдельно взятого Лебедева любой из этих эпитетов налезает с большим трудом.
— Ладно, извини. Я видела, у тебя на счетчике уже сотни.
— Тысячи, — мгновенно откликнулся Лебедев. Я смолчала. — Кто-то должен говорить о том, что происходит в государстве и чем чревата так называемая демократия не для дяди Васи, а для нас лично.
Пару лет назад я принялась бы объяснять, что ни один нормальный оборотень обратно в советскую власть не захочет, что в те времена для нашей породы было кошмаром буквально все — и школьное обучение, и общение с официальной медициной, и выправление документов, и поиск работы. А какова была судьба выдвиженцев? А вспомним, например, то, что вчера мне рассказал Паша… Но какой смысл это говорить, если мне ответят, что оборотни не должны противопоставлять себя нормалам, что жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, а всякого рода извращенцам туда и дорога.